Дмитрий Вересов - Полет ворона

Ада кивнула, задумчиво и согласно. Лидия Тарасовна хмыкнула: «Ничего себе защита! Чуть парень на тот свет не отправился!» Таня же сидела молча и смотрела на доктора доверчиво открытыми золотистыми глазами.

— Как он сейчас? — спросила Лидия Тарасовна.

— Буянит, — сказал доктор заметно повеселевшим голосом. — Требует, чтобы его немедленно выписали отсюда и доставили в аэропорт. Наши увещевания срабатывают весьма слабо. Похоже, то, что с ним случилось, не произвело на него должного впечатления.

— А что вы намерены с ним делать? — спросила Таня.

— Обследовать. Серьезно и всесторонне. Для его же пользы и для пользы науки. Случай-то уникальный.

— И сколько это займет времени?

— Неделю, возможно, дней десять.

— А потом?

— В зависимости. Хотя я почти на сто процентов убежден, что все обследования, включая и психотерапию, покажут, что ваш муж здоров как бык — насколько это вообще возможно. Но в любом случае я рекомендовал бы перемену обстановки, отдых, покой.

— Я его знаю, — вставила Лидия Тарасовна. — Тут он ни себе, ни вам покоя не даст. Либо сбежит, либо потребует открыть здесь филиал его лаборатории. А как только вы его выпустите — тут же усвистит на свой Памир чертов!

— Надо его как-то убедить, уговорить… У нас не очень получается.

— У меня получится, — сказала Таня. — Только мне надо быть при нем.

— А что? — оживился врач. — Оснований держать его в интенсивной терапии не вижу никаких. Тотчас перевожу его в обычную палату.

— Давайте сразу в двухместную, — сказала Таня. — Для пользы науки.

— На двенадцатый круг пошли, — чуть запыхавшись, сказала Таня. — Может, в марафонцы переквалифицируемся?

— Передохнуть не хочешь?

— Пока нет. А ты?

Они бежали в ярких тренировочных костюмах по аллеям большого больничного парка под удивленными взглядами прогуливающихся и отдыхающих на скамейках больных.

— Я бы дал еще кружочков пять, только на ужин опоздать боюсь. Кушать зверски хочется.

— Ты здорово окреп здесь, Большой Брат.

— Да. Сам чувствую. Закис как-то за последний год. Работа, нервотрепки вечные, о здоровье подумать некогда.

— Теперь будем думать вместе… Значит так — еще два кружка, быстренько под душ, потом ужин, телевизор и в койку.

— А без телевизора прямо в койку нельзя?

— Так ведь рановато будет.

— А я не в смысле поспать.

Таня рассмеялась.

— Посмотрим на твое поведение. Ну, кто быстрей до того столба?

Ужинали они у себя в палате, не выходя в общую столовую — не хотелось ловить на себе завистливые и недобрые взгляды «настоящих» больных.

— Еще два дня осталось, — сказала Таня, обглодав куриную ножку. — Скажи честно, на работу хочется?

— Да ну ее, — пробубнил Павел с набитым ртом. — Сейчас там делать нечего. Половина народу в отпусках, половина — на объектах, в командировках. Старые проекты продолжать некому, новые начинать — тем более. Экспедиция все равно накрылась…

Да, без Павла памирская экспедиция потеряла всякий смысл. Как только институтское руководство узнало о его сердечном приступе, оно немедленно закрыло командировки своим сотрудникам, собиравшимся на Памир. Машину через систему военной связи удалось остановить на полдороге, возле Магнитогорска, и развернуть назад. Коллеги, приходившие навестить Павла с минералкой и апельсинами в портфелях, утешали его тем, что все вполне можно повторить через год, что материала для работы и так хватает за глаза и за уши и выглядит он, тьфу-тьфу, прекрасно. Павел улыбался, благодарил, расспрашивал, как там, в институте, а сам думал: «Поскорее бы они ушли, что ли». Видеть ему хотелось только Таню.

— А я тут кое-что для нас организовала, — говорила между тем Таня. — Ты Дубкевича помнишь?

— Это который в Доме Кино? Помню. Ничего, приятный вроде мужик.

— Так вот, я позвонила ему в Ригу. Он ждет нас через неделю.

— А удобно ли?

— Удобно. В Риге мы будем жить не у него, а в гостинице, у них так принято. Гостиницу он, как ты понимаешь, сделает хорошую. На знакомство с достопримечательностями нам с лихвой хватит двух дней. Потом недельку в Юрмале, на взморье, а когда надоест — переберемся к нему на его хваленый хутор. А уж там будет совсем как доктор прописал — покой, природа, рыбалка, парное молочко и смазливые хуторянки.

— Советуешь от добра добра искать? — Павел погладил Таню по щеке.

— Тебе же рекомендовали перемену обстановки.

— Ха! А ты?

— А я не ревнивая. Может, тоже подыщу себе какого-нибудь пастушка на недельку.

— Я те счас дам пастушка! На недельку вперед! — Павел поднялся и недвусмысленно посмотрел сначала на Таню, потом на широкую больничную кровать.

— Хоть руки помыть можно? — с лукавой покорностью спросила она.

Дубкевич встретил их на вокзале, церемонно поцеловал руку Тане, обменялся с Павлом крепким рукопожатием и тут же повез их в гостиницу «Рига», где он снял для них полулюкс. Маршрут он выбрал не самый близкий, но самый живописный, и по дороге много показывал и рассказывал.

— Вы, пожалуйста, устраивайтесь, отдохните с дороги. Можете пообедать — в гостинице вполне сносный ресторан. Я заеду за вами в половине седьмого. Поедем в наш Домский Собор. Там сегодня неплохой органный вечер. Потом съездим в одно местечко поужинать.

Поблагодарив Дубкевича, они поднялись в свой номер, оказавшийся без преувеличения полу люксом, до люкса не дотянувшим лишь размерами. Таня тут же помчалась в душ, а Павел включил кондиционер, блаженно растянулся на широкой кровати и тут же провалился в царство Морфея. Сюда они ехали, естественно, в двухместном купе, но Павел, вообще плохо спавший в поездах, совсем измучился от бессонницы и духоты и страшно хотел спать…

— Вставай, соня! — Таня трясла его за плечо. — Давай скоренько приведи себя в кондицию. Через десять минут Дубкевич приедет.

— А… а ты?

— Я уже во всеоружии. Пока ты тут почивать изволил, я успела пообедать, пройтись по ближайшим квартальчикам, попила кофейку в миленькой «еднице-кофейнице», заглянула в магазинчики, но не нашла ничего достойного внимания, кроме одной мелочишки.

— Какой?

— Вот мордочку сполоснешь, костюмчик наденешь — тогда и покажу.

Через три минуты, придирчиво рассмотрев Павла, запакованного в новый темно-синий костюм и блестящие черные полуботинки и благоухающего лосьоном «Уилкинсон», она вручила ему красиво обернутый пакетик, в котором оказался коричневый бумажник мягкой свиной кожи с золотым тиснением «RIGA». В бумажнике он обнаружил зеленую бумажку с овальным портретом Джорджа Вашингтона.

— Это что? — недоуменно спросил Павел.

— А то ты не знаешь? Сувенир — и на размножение.

— Откуда у тебя? — спросил он настороженным голосом советского человека, непривычного к валюте.