Дмитрий Вересов - Полет ворона

— Таня, я… я давно ждал этой минуты… я видел тебя сегодня и окончательно понял, что… что не могу без тебя.

Таня опалила его блеском золотистых глаз. Грудь ее медленно вздымалась.

— Прочь с моей дороги, Дубкевич! Прочь, а то пожалеешь.

Он опустился на колени, ловя подол ее сарафана.

— Я не могу без тебя, — повторил он. — Я отдам тебе все, все, что захочешь. Только будь моей.

— Глупец, ты сам не понимаешь, чего просишь! Он поднял глаза и увидел, что по подбородку у Тани течет струйка крови — она закусила губу.

— Я разведусь с Кристиной. Мой дом в Риге, дом в Юрмале, этот хутор — все будет твое!

— То, что дашь мне ты, будет мне не нужно. То, что дам тебе я, погубит тебя! — крикнула Таня. — Пойми, идиот! Изменить что-то потом будет мне не под силу.

— Умоляю тебя! Ты так прекрасна.

Она улыбнулась. В глазах ее зажегся безумный огонек.

— Хорошо. Ты сам это выбрал. Запомни, не я хотела твоей погибели, а сила, которая идет через меня и над которой я не властна! Ну, беги со всех ног! Даю тебе последний шанс.

— Я хочу тебя! — прохрипел Дубкевич, хватая ее за ноги и покрывая их влажными поцелуями.

— Так получай же! — Отпихнув от себя Дубкевича, она стала срывать с себя сарафан. Открывающееся тело светилось нездешним светом. Дубкевич охнул, зажмурился и рванул на себе рубашку. На траву посыпались пуговицы.

Таня подбежала к нему, схватила его за ноги и буквально вытряхнула из брюк. Голый Дубкевич шлепнулся на траву.

— Бери, бери же! — Таня навалилась на него, обжигая его своим телом. Горячие губы властно припали к его губам. Горячая ладонь зацепила его между ног.

— О-о-о! — застонал Дубкевич, взмывая к вершинам блаженства и муки. — О-о-о!

— Мой! — вскрикнула Таня…

Потом она поднялась с травы, огненным взглядом скользнула по лежащему в беспамятстве Дубкевичу, подхватила сарафан и, размахивая им, как знаменем, нагая, легко побежала вниз, к реке, откуда вновь доносились всплески, повизгивания, серебристый смех. Она с размаху кинулась в черную воду, и та, казалось, зашипела в этот миг.

Павлу виделось, что он — старая, волглая, мертвая коряга на дне черного болота. Ощущение полной гармонии со вселенной, состоящей, оказывается, из ряски, черной стоячей воды, мягко сосущего ила и редких, никуда не спешащих пузырей болотного газа. И еще чего-то там, за краями, неведомого, а стало быть, ненужного… Покой и отрада.

Его взяли за крепкий еще сучок и потянули туда, за край, к неведомому и ненужному. Он сопротивлялся, но много ли силы у мертвой коряги? Не хочу…

— Не хочу! — промычал он.

Сучок вдруг оказался его рукой, а тянула за него Таня. Павел поднял голову, посмотрел, смаргивая болотную пелену. Позади Тани стоял Гирт.

— Поднимайся, поднимайся! — категорично сказала Таня — Нашел где валяться, алконавт заслуженный! Ты посмотри, на кого ты только похож!

— Это ребята пошутили, — пояснил Гирт. — Ночь такая.

Ночью кто-то не поленился переодеть спящего, как полено, Павла в костюм огородного пугала, нахлобучить дырявую шляпу с рваными полями и пририсовать углем громадные бармалеевские усы. Утром выпала роса, все это хозяйство намокло, отяжелело.

— Скидывай с себя эту дрянь, вытирайся и переодевайся в сухое. Я тебя полночи ищу, хорошо Гирт догадался на Лысую гору подняться, нашел тебя, рассказал, где ты и в каком виде.

Она кинула лязгающему зубами Павлу полотенце, трусы и тренировочный костюм. Павел быстро вытерся и переоделся, хотя в голове продолжал стоять туман. Как он попал сюда? Что с ним было и отчего ему так холодно?

— На вот, приложись, — сказала Таня, протягивая ему фляжку. — А то продрог совсем.

— Что это? — спросил Павел.

— Яблочная водка, — сказала Таня. — Кальвадос по-курземски. Гирт говорит — незаменимо в подобных случаях.

— Это у нас часто бывает, — добавил Гирт. Павел хлебнул, закашлялся, продышался и хлебнул снова. Водка была резковатой, но действовала быстро. Через мгновение по телу пошла теплая волна…

— Надо же, — сказал он, отдавая фляжку Тане. — И как это меня угораздило?

— Это Юзик, — сказал Гирт. — Нехорошая шутка. Нельзя так, особенно с гостями, не знающими наше пиво. Опозорил деревню. Я с ним уже поговорил. Дня три не встанет.

— А пугалом тоже он нарядил? — спросила Таня.

— Может, он, а может, не он. Ночь такая. Нечистая сила гуляет. Сейчас в деревне очень интересно…

— Оклемался? — спросила Таня Павла.

— Вполне. Даже аппетит прорезался. Только в голове еще немного…

— Это пройдет, — успокоил Гирт.

— Может, тогда пойдем вкруговую, через деревню? Посмотрим, что там.

В деревне нечистая сила повеселилась изрядно. Старый Юргис, проснувшись, не обнаружил вокруг своего дома забора. Стояли одни ворота с намалеванной на них чертовой харей. Забор этот нашел сосед его Айзиньш — у себя в гараже, сложенным по жердочке. Зато не нашел там своего старого «Москвича», который неизвестно как оказался в чистом поле, разукрашенный длинными стеблями камыша. У старой Евы переодели пугало — в ее же кружевную ночную сорочку и чепец, — а корову загнали на крышу сарая, где бедное животное стояло и орало, как писали в старинных романах, нечеловеческим голосом. У курку лихи Смилдыни две грядки свеклы и грядка моркови вдруг стали расти корешками вверх, а полудурок Янис, известный больше под кличкой Наркоша, ходил по деревне и орал почище Евиной коровы — кто-то выкопал у него на делянке весь мак и аккуратно заменил его еловыми веточками. Равнодушных и спокойных в это утро не было. Все бегали, суетились, ругались, подсчитывали убытки, хохотали. Полюбовавшись на это зрелище, Таня, Гирт и Павел заглянули на пасеку, к Гиртову отцу, попили молочка с медом, посидели, посмеялись байкам пасечника в переводе Гирта. Павел еще пару раз приложился к фляжке и ожил совсем. Ближе к полудню Таня с Павлом поднялись, поблагодарили хозяина и его сына и отправились на хутор, пожелать доброго утра Дубкевичу и «экономкам».

На крыльце их ждала зареванная, трясущаяся Валда. Увидев Таню, она подбежала к ней, бросилась на грудь и принялась что-то лопотать, мешая русские и латышские слова. Павел, озадаченный и встревоженный, стоял в сторонке.

— Погоди, родная моя. Я что-то не пойму. Пойдем-ка в дом, ты мне все спокойненько расскажешь, — сказала Таня, обняв Валду за плечи и уводя ее в направлении «экономского» флигеля.

Павел нервно закурил. Через три сигареты из флигеля вышла Таня и решительно направилась к нему.

— Собирайся, — сказала она. — Мы уезжаем. Валду я напоила валерьянкой на спирту и уложила, а Мирдзу отправила в деревню, договориться, чтобы довезли нас до станции.

— Да что такое? Что случилось? Где Дубкевич?

— Дубкевич уехал. У него беда. Ночью его дом в Юрмале сгорел дотла. Жена погибла. Сын в больнице, в критическом состоянии.