Джек Керли - Послание

Для Джоэла Эдриана не было смысла в том, чтобы рассматривать огонь как духовную сущность. Для него не было смысла в том, чтобы верить, что его поджоги выберут жертвы для смерти. Я не видел этого, а Джереми видел, как увидел и пожары, отобравшие четыре следующие жертвы. Я не мог заглянуть в мир Джоэла Эдриана, за что ежедневно благодарю Господа. А Джереми мог. Как я могу сомневаться в его словах?

Я кивнул.

– Ты прав, Джереми. Мне нечего возразить.

– Ваше участие спасло людям жизнь, мистер Риджеклифф, – заговорила Эйва.

Джереми повернулся к ней, губы его насмешливо скривились.

– Ты видишь в этом спасение людских жизней, ведьма. А я вижу ПРЕДАТЕЛЬСТВО ДЖОЭЛА ЭДРИАНА!

Эйва вздрогнула, сумочка ее упала, а содержимое рассыпалось по полу. На белой плитке закружилась красная зажигалка.

– О, не нужно так возбуждаться, дорогуша! – сказал Джереми, улыбаясь зажигалке. – Мы уже на месте.

Он встал и снова принялся ходить кругами.

– Карьера Колфилда рухнула в первый же день, как он вышел на работу, Карсон. Годы труда… – он улыбнулся, – как щелчок пальцами. Я думаю, что парень, которого ты ищешь, – это как раз малыш, обиженный на бывшего шефа за то, что сунул свои пальчики в блендер. Подумай о телах, как о… о почтовых открытках. Хорошая аналогия! Открытки из ада. Скучаю по тебе, жалею, что тебя нет со мной… И она там будет, если только мальчик не бросает слов на ветер.

– А почему нет голов? – спросила Эйва.

Джереми резко повернулся к ней, на его шее выступили вены.

– Потому что ЧТО-ТО должно ОТСУТСТВОВАТЬ, детка, а отсутствующие пальцы прямо указывали бы на него. Смотри-ка, получился оксюморон! [28]А теперь подумай: может ли даже самое совершенное тело функционировать без головы? Нет. Может ли даже самый идеальный патологоанатом функционировать без руки? – Он обратился ко мне. – Расскажи мне, как были отрезаны головы.

– Практически с хирургической точностью, – ответил я.

Джереми скрестил руки на груди и нетерпеливо забарабанил большими пальцами.

– Разве это не указывает на человека, чье предназначение – резать и кромсать?

Эйва поморщилась и сказала:

– Не было там хирургической точности. Были какие-то колебания, он отклонялся.

– У него, блин, осталась половина руки, ШЛЮХА!

Внезапно Джереми оказался на полу, а руки мои держали его за горло. Он даже не пытался сопротивляться. Эйва подскочила ко мне, пытаясь оттянуть в сторону.

– Карсон, прекрати!

Я разжал руки. Джереми смущенно посмотрел на Эйву.

– Спасибо, дорогая, – сказал он, приходя в себя и поднимаясь. Потом блеснул глазами в мою сторону.

– Если он так ненавидит ее, – сказала Эйва, – почему же он тогда…

– Не отрежет голову ей? Он делает что-то, готовит фундамент. Он очень страдал и теперь планирует, как она расплатится с ним своей болью.

Джереми улыбнулся и поклонился.

– Мы сделали свою работу, Тонто, – сказал он. Затем он повернулся к Эйве: – Нашла свою зажигалку, сестра?

– Вероятно, брат рассказал о нашей небольшой договоренности, – сказал Джереми, потирая руки так, будто старался таким образом добыть огонь. – Мои слова в обмен… на его музыку. Сначала я думал, что твое присутствие помешает нашему ритуалу. Но ты, моя дорогая, прикоснулась к волшебным красотам, проплыла среди зловонных цветов, расцветших в душе. Ты по самые изящные маленькие запястья окунулась… – он протянул руки, едва не коснувшись кончиков ее пальцев, – …в великолепие. Может быть, ты даже чему-то научишься.

Он повернулся ко мне.

– Почему бы тебе не снять рубашку, брат? Я знаю, что тебе не терпится рассказать миру о приключения мистера Обрубленные Пальчики, но я должен получить плату.

Я кивнул Эйве. Она открыла сумочку и снова вынула простую красную зажигалку за семьдесят пять центов, из пластика и штампованного металла, заряженную газом. Она положила ее на ладонь и протянула Джереми. Его руки дрожали, когда тянулись за этим орудием, как будто пальцы раздумывали, как схватить его с ладони, не прикоснувшись к телу.

– Возьмите то, что вам нужно, Джереми, – сказала Эйва. – Но подумайте, стоит ли оно времени вашей жизни.

Руки его замерли.

– Что ты имеешь в виду под временем жизни?

Эйва смела со стола пачку фотографий. Они полетели на пол, как листья экзотических растений.

– Что ты ДЕЛАЕШЬ?

– Это ведь было забавно, пока продолжалось, правда, Джереми? – спросила она. – Получать редкие цветы, принесенные из-за стен?

Он повернулся ко мне.

– Что оно ГОВОРИТ?

Эйва держала зажигалку на ладони, словно предлагая ее.

– Дышите глубже, мистер Риджеклифф. Сегодня последний день, когда вы нюхаете волшебные цветы.

Его глаза заметались, как рыба, на которую с неба падает орел.

– Что оно ГОВОРИТ? Что это ЗНАЧИТ?

Я отвел глаза в сторону.

– Я знаю, что у вас замечательные руки, Джереми, – продолжала Эйва. – Взгляните на них. Такие мягкие, такие розовые… А теперь подумайте о руках старика. Белые, с голубыми прожилками, морщинистые… Даже когда ваши руки станут такими – лет эдак через пятьдесят, – вы никогда ни к чему не сможете прикоснуться вне этого здания. Потому что единственным способом прикоснуться к чему-то снаружи является Карсон. И если сегодня ночью вы коснетесь его огнем, я обещаю, что с этим будет покончено.

Джереми отшатнулся, переводя глаза с моего лица на зажигалку и обратно. Я молчал. Эйва сейчас скользила по самому краю тонкого льда.

– Посмотрите на свои руки, Джереми, – сказала она. – Следующее, к чему они прикоснутся снаружи, будет ваша могила.

Он рассматривал зажигалку, словно гадая на внутренностях. Ноздри его возбужденно шевелились. Он ударил Эйву по руке, и зажигалка полетела через комнату. Джереми снова сел, сложил руки на груди и забросил ногу за ногу, делая вид, что ему больше ничего не интересно.

– Хорошо, ты выиграла, патологоанатом. Но это только потому, что ты стащила его с меня. Добрые дела, и все такое. Мой собственный брат хочет МЕНЯ ЗАДУШИТЬ. – Он холодно улыбнулся, наклонился и постучал холодным пальцем по моей руке. – Но мы же понимаем, Карсон, что эта маленькая, хм… остановка действительна только в отношении этой покупки. В следующий раз при сделке будут оговорены все возможные лазейки.

– Спасибо, – сказала Эйва.

Джереми сделал жест рукой, словно отмахиваясь от ее слов.

Когда мы с Эйвой встали, он остался сидеть. В глубине его глаз я увидел какие-то движущиеся в дыму тени, которые испугали меня. Завершение было слишком быстрым, слишком простым. Джереми должен был визжать, разглагольствовать, взвешивать каждое слово Эйвы и противопоставлять ей собственную исковерканную логику. Ни разу до этого я не уезжал без того, чтобы он не выкрикивал проклятий, или не распевал отвратительные песни, или не просил рассказать о последней боли, перенесенной матерью перед смертью. Какая-то фальшь громко зазвучала в моей голове, унылое биение свинцового колокола, и, когда я выходил, меня преследовал его глухой, тяжелый звон.