Фернандо Льобера - Девятый круг

– Рассказывай, – велел Орасио, – как идут дела? Как твое расследование? Должен признаться, на последних собраниях нашего общества оно было главной темой обсуждений.

– Я вчера беседовал с доном Клаудио и ввел его в курс дела. Мы делаем успехи, но приходится признать, что все очень непросто. Впрочем, как обычно. Сюда я пришел, рассчитывая получить номер телефона дель Кампо, как мы условились утром. Хуан лечился в психиатрическом отделении госпиталя «Рамон-и-Кахаль», и мне хотелось бы расспросить о нем доктора.

Альберто подал ему чашку кофе.

– Орасио нам уже рассказал, что Эмилиано лечил Хуана. Почему он нам ничего не сказал?

Себаштиану пожал плечами и поведал им о желании Хуана скрыть факт своей болезни. На четвертушке листа бумаги Орасио написал номера телефонов дель Кампо – мобильного и рабочего, после чего любезно предложил Себаштиану свой аппарат, чтобы позвонить. Однако Себаштиану предпочел связаться с доктором позднее.

– Не знаю, насколько это важно, но в госпитале «Рамон-и-Кахаль» происходят странные вещи, которые наводят на размышления. Один из подозреваемых, – Португалец имел в виду Хакобо Роса, – также наблюдался там, но с другим диагнозом. Он лечился от ожирения. Некоторое время назад было зарегистрировано детоубийство, которое, вероятно, соотносится с первым кругом Ада. Труп младенца обнаружили в больнице. И в довершение один из врачей недавно интересовался компьютерными файлами с медицинскими историями болезни жертв.

Себаштиану не стал скрывать, каким образом они вышли на доктора Монтанью. Когда он закончил, Альберто спросил:

– Что ты думаешь об этом?

– Вполне возможно, что подозреваемый врач подыскивал жертвы через базу данных клиники. Хотя он лично не совершал убийства.

Себаштиану тяжело вздохнул, вспомнив Хакобо Роса. Португалец рассказал членам ученого общества и об уликах, имевшихся против Роса.

– Это раскрывало бы убийство одного круга, но никак не остальные. Со своей стороны, я предполагаю, что следующей жертвой может стать член мусульманской общины, в том числе и кто-то из служителей мечети.

Орасио с Альберто удовлетворенно переглянулись.

– Мы пришли к аналогичному выводу, – сказал итальянец. – Указания в Песнях VIII и XXVIII не оставляют места для другого истолкования.

Пока они беседовали, завершилась партия в шахматы.

– Хорошо играл, – милостиво похвалил юношу Иван. – Но ты совершил две ошибки: прозевал слона по диагонали и не защитил ферзевый фланг. Учти на будущее, что это фатальные ошибки. Позволь дать тебе несколько советов по поводу дебюта, который ты разыгрывал.

«Кремень, – подумал Себаштиану. – Мастер международного класса против любителя, и никаких поблажек». Но когда парень встал из-за стола, на лице его сияла улыбка от уха до уха.

– Я продержался шестнадцать ходов, – поделился он шепотом.

Себаштиану весело подмигнул ему.

– Интуиция мне подсказывает, что мы катастрофически теряем время, – продолжал Себаштиану. – Мне трудно поверить в организованную группу убийц-диабетиков, но меня также не устраивает версия, что столь противоречивые следы оставил один-единственный человек.

– Интуиция?

Себаштиану посмотрел на Орасио и кивнул.

– Ты правильно делаешь, что не пренебрегаешь интуицией как полезным инструментом в работе, – вмешался Иван. – Интуиция функционирует на основе мыслительных процессов, которые воспринимают и обрабатывают информацию, накопленную в нашей памяти, преобразуя ее в новую форму. Сходную природу имеют ощущения deja vu. [57]И все же, когда предстоит раскрыть убийство, опыт крепкого профессионала незаменим. Даже самые современные методы, не подкрепленные опытом, не приведут к положительным результатам. Как детектив ты вооружен доказательствами и интуицией. Твоя задача – вобрать информацию, и твой мыслительный механизм отфильтрует данные, установив соответственные взаимосвязи помимо твоей воли. Однажды ты вдруг поймешь, что знаешь, как все произошло, но не как это доказать.

Альберто, вальяжно развалившийся в кресле, поддержал коллегу:

– Совершенно верно, друг мой, однако не забывай, что не следует подтасовывать доказательства. Факты содержат некую сущность и независимы от тебя. Как ты догадываешься, проблемы лишь усугубляются, если относиться к ним предвзято.

Себаштиану поднялся на ноги и подошел к окну. Легкий утренний дождик уступил место солнечному дню, который постепенно, по мере приближения ночи, окутывался сумерками. Он проследил взглядом за парочкой, прогуливавшейся по тротуару, останавливаясь перед каждой витриной магазинов аудиозаписей и электроники, которыми славилась улица Баркильо. Какая странная ситуация! С одной стороны, он находился в Мадриде, городе, связанном с важным периодом его жизни и мучительными воспоминаниями; с другой – он встретил необыкновенную женщину, и она ему понравилась, чего не случалось уже многие годы. Город, ставший свидетелем смерти матери, свел его с другой женщиной. Мало того, эти мысли посетили его здесь, в ленном владении отца: штаб-квартире общества «Друзья Кембриджа». И одновременно он охотился за серийным убийцей.

– Себаштиану, – окликнул его Альберто, – не желаешь портвейна? – Он приблизился к буфету и достал бутылку. – Надеюсь, мы тебя не утомили, но мы склонны отвлекаться от главного. Итак, о чем мы? Да, конечно, нужно ли доверять интуиции.

– Был человек, который многое сказал об интуитивном познании. Его звали Курт Гёдель. [58]

Себаштиану с интересом посмотрел на Ивана, гроссмейстера международного класса по шахматам и знатока математики. Шахматист, одетый в вельветовые брюки и серый шерстяной пиджак, повертев в руках посеребренный портсигар, вынул сигарету и прикурил, глубоко затянувшись.

– Гёделя по праву можно причислить к тем математикам, кто внес наиболее заметный вклад в развитие мысли в двадцатом веке благодаря своему подходу к научному познанию, а следовательно, познанию мира. Он доказал, что система математических аксиом в том виде, в каком она была известна со времен арифметики Евклида, содержит утверждения, которые невозможно доказать или опровергнуть средствами самой системы. Для этого требуются дополнительные аксиомы более сильной системы. Его идеи произвели переворот, поколебав основы математики, но они применимы к любой системе аксиом и до сих пор продолжают оказывать влияние на многие области науки. При том, что его статьи были опубликованы в начале тридцатых годов. Впрочем, сейчас неподходящий момент, чтобы углубляться в теорию. Если коротко, Гёдель сформулировал теорему о неполноте, доказав, что не существует формальной системы, которая не нуждалась бы в дополнении. Таким образом он развенчал механистический подход Давида Гильберта, который стремился обосновать самодостаточность математики, ограничив ее внутренними, «финитными», средствами.