Фернандо Льобера - Девятый круг

Себаштиану посмотрел на обложку издания и ощутил беспокойство, прочитав название: «Конфиденсиаль». Он стал листать страницы с конца, пока не нашел ту, о которой говорил парнишка, и похолодел. Макетчики разделили журнальную страницу на три части. В центре злобно скалилось землисто-серое, мертвенное лицо вампира Носферату из немого фильма Мурно, гипнотизируя взглядом: крупное изображение занимало почти всю полосу. Слева была фотография Себаштиану в полный рост – профессор выходил из дома на площади Олавиде. На фото Португалец прикрывал горло воротником пальто и при этом смотрел в сторону, словно кого-то ждал. Увидев третью фотографию, справа от портрета вампира, Себаштиану, не сдержавшись, выругался: в камеру улыбалась Беатрис, необыкновенно красивая, нарядная и весьма откровенно декольтированная. Складывалось впечатление, что снимок, на котором специально обрезали остальные фигуры, оставив только Беатрис, был сделан на какой-то частной вечеринке. Иуда за мзду продал Беатрис волкам. Внизу страницы стояла подпись, гласившая: «Любовь и монстр». Далее следовала статья на разворот: подробная и лживая. Рассказ о каждом убийстве серии, равно как и о полицейском дознании, изобиловал неточностями и откровенными домыслами. Но отвратительнее всего были спекуляции на тему предполагаемого романа между молодым и видным «европейским экспертом в криминологии» и младшим инспектором, руководившим следствием.

– Сволочи, – пробормотал Себаштиану. Заскрежетав зубами и едва сдерживая ругательства, он уселся на стул и дочитал статью. Поискав имя автора, он нашел его в конце: «Текст: Гарри Альварес». Пусть только попадется еще раз, он свернет шею писаке.

Статья, несомненно, осложнит им жизнь и помешает следствию. И еще неизвестно, как ее воспримет Беатрис.

Себаштиану поблагодарил Давида за своевременное предупреждение и, пообещав поговорить с парнем позднее, вышел из магазина. Достав из кармана мобильный, он набрал номер младшего инспектора. Через три гудка включился автоответчик. Португалец не стал оставлять сообщение.

Вечером, примерно в четверть девятого, но в отдаленном районе города, другие руки раскрыли злосчастный номер журнала, и их обладатель воззрился на статью Гарри Альвареса едва ли не с большим изумлением, чем днем – Себаштиану. Знаменитый монстр, порождение немого кино, уставился на него с наглым вызовом. Обладатель рук замер, завороженно вглядываясь в мертвые глаза: чтобы освободиться от их гипнотической власти, ему пришлось отложить журнал.

Дом находился в Моралехе, одном из самых фешенебельных пригородов Мадрида, застроенном частными домами и виллами. Со стороны улицы усадьба была обнесена красивой металлической решеткой. Вглубь от кованой решетки с затейливым орнаментом к роскошному особняку тянулась тенистая аллея, посыпанная гравием. Слева живая изгородь обозначала границу с соседним участком, а справа простирался сад, обширный и ухоженный, словно green [60]для гольфа, с большим бассейном, где в иные времена не смолкал детский гомон: племянников и детей двоюродных братьев и сестер. Хозяин никогда не был женат и своих детей не имел.

Гравийная аллея завершалась у подъезда ровным овалом – здесь, как водится, останавливались машины состоятельных и именитых гостей, приезжавших на званые приемы. Четыре или пять каменных ступеней вели к парадному входу дома.

За дверью открывался холл, где вошедшего встречали охотничьи трофеи: белые черепа с внушительными рогами, прибитые к полированным медным дощечкам. В глубине два огромных слоновьих бивня свидетельствовали о несчастливом конце толстокожего животного. Коллекция реалистических картин занимала пространство, еще оставшееся свободным на перегруженных декором стенах: знатоки обнаружили бы среди этих полотен работы Рубио, Ромеу и Гриса. Справа, через арку, находилась гостиная и разъяренный хозяин.

Его изящные руки сияли безупречным маникюром. На правом безымянном пальце он носил массивное кольцо: гербовую печатку, вырезанную на крупном аметисте в золотой оправе, – семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение с незапамятных времен. Он сидел на мягком диване перед топившимся широким камином, который мог бы согреть и развлечь танцем теней того, кто согласился бы составить компанию хозяину. По левую руку, на столике орехового дерева, округлый бокал превосходного хрусталя лелеял на донышке пару сантиметров французского коньяка. Рядом с бокалом лежала книга по истории наполеоновской эпохи, неожиданно быстро ему наскучившая.

Несмотря на ранний час, хозяин успел поужинать и собирался отдохнуть за чтением журнала. За неделю он имел обыкновение просматривать их десятками, в том числе профессиональные издания, массу экономических и такие, как «Конфиденсиаль»: невозможно предугадать, где именно проскользнет интересная информация.

Пресс-конференция, равно как и цирковая пантомима городских теленовостей – все это его нисколько не трогало. Полиция ежедневно доказывала свою беспомощность. Он замечал неуклюжие попытки оскорбить его (как будто они могли это сделать, со своими патетическими бреднями и устаревшими психологическими теориями!), внушая обывателям мысль, что они вот-вот его остановят. Если полицейские тешились надеждой задержать его, используя дешевые приемы, которые он знал как свои пять пальцев, словно сам придумал… Он позволил себе слегка улыбнуться, но улыбка пропала, как только его взгляд вновь обратился к журналу… Чего они могут добиться со своими архаичными методами? Разве они в состоянии воспринять скудным умишком те идеи и понятия, которыми он оперирует? Главная цель его замысла – не убивать, не умножать зло, но вылечить. Не столько разрушать, сколько созидать и освобождать.

В течение многих лет он вынашивал заманчивую идею рискнуть, попытавшись прорваться к новым горизонтам. Существовало лишь одно препятствие: жертвы непременно нужно было подвергать целительным мукам, и это всегда удерживало его у последней черты. А тем временем тяжесть в душе нарастала, стала непосильной и теснила грудь. И теперь, когда решение принято, назад дороги нет. Он должен дойти до конца.

Изображение Носферату обрамляли две другие фотографии, и одного из героев он знал хорошо: Себаштиану Сильвейра. Женщина на втором снимке показалась ему несказанно привлекательной.

По мере того как он читал статью, сознание заволакивало грозовое облако гнева. Его разгневали оскорбления, которыми был густо усеян текст. Нет, этого человека мало задевало то, что его обзывали монстром (как ни печально, но он им был). Намного больше возмущало, что поносить его осмеливался всякий сброд, лишенный интеллекта. Они не имели права его оскорблять. Кто они такие, чтобы судить его поступки?