Лесли Форбс - Лед Бомбея

– Если ты любишь меня, если тебя интересует мое благополучие, Роз, ты должна прекратить.

У меня был готовый ответ: держись подальше, Миранда. Я могла бы провести черту между нами. Но я не стала этого делать.

– Когда дело идет об убийстве, Миранда, прошедшего времени не существует. Убийца навсегда остается убийцей. Преступление требует воздаяния. Даже если это самоубийство. Я знаю, что брак – на десять процентов обещание, а на девяносто компромисс, но убийство – это компромисс на все сто процентов, компромисс с самым темным, самым дьявольским, что есть в твоей душе. – Я подумала: не разучилась ли Миранда вообще быть искренней? – Если я найду доказательства...

Она резко оборвала меня:

– Я больше не могу все это слушать. – В голосе сестры появилось то хрипловатое напряжение, которое бывает у человека на грани истерики. – Наверное, следует... подождать, пока у нас будет возможность снова побеседовать с глазу на глаз.

– С тех пор как я приехала сюда, мы встречались только один раз.

– Возможно, нам обеим нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

– Что обдумать? Твоего мужа и его...

Она вновь прервала меня:

– О, я совсем не так представляла себе нашу встречу. Твое возвращение. Мне очень жаль, Розалинда, мне действительно очень жаль. – И повесила трубку.

В окна моего гостиничного номера всматривались глаза киногероя с афиши, темные картонные очи на громадном лице пурпурного цвета. Парень что надо, такой, что без малейших затруднений справился бы ситуацией. Для него это было бы раз плюнуть. Надо только хорошенько вчитаться в сценарий.

В сценарной характеристике образа положительной индийской девушки первыми словами, как правило, идут «верность семье». Каковая включает и свояков. Я бросила взгляд на телефон, этот изощренный инструмент пыток, и задумалась, а не стоит ли мне снова набрать номер Миранды. Извиниться, пообещать впредь в своих разговорах с ней затрагивать только самые безобидные темы: покупки, детей, счастье материнства. А может быть, сразу же начать с монолога о наслаждении, получаемом нами от составления букетов или занятий макраме.

В блокноте рядом с ее телефоном был нацарапан номер телефона «Общества Тилака», который раздобыл Рэм. Я подняла трубку и позвонила человеку по имени Джей.

Кто может с абсолютной уверенностью сказать, в чем заключается его дхарма или что нужно для того, чтобы создать семью? Шесть месяцев в теплую пору года, когда тебе всего каких-нибудь тринадцать лет? Или всего одна неделя? Или один мимолетный взгляд на почти неотличимую от тени худенькую фигурку Сами, лишь наполовину завершенную, так же, как и те фигуры, что он когда-то нарисовал на стене у Бины? До этого дня я представляла себе сестру как некий мостик к лучшим временам в истории моей семьи. Теперь я поняла, что у этого мостика таможенная застава, и теперь я была совсем не уверена в том, что мне хочется платить за вход.

Джей не сообщил мне почти ничего нового относительно отрывков из «Рамаяны», исполнявшихся в ночь убийства Сами. Он сказал только, что это представление с танцами, в котором принимали участие странствующие актеры, количество которых то возрастало, то уменьшалось, точно прилив и отлив.

– Иногда они бывают заняты на съемках, а иногда участвуют в фестивалях подобного рода, – сказал он, – и большинство известны только под своими сценическими псевдонимами.

Найти список спонсоров «Общества Тилака» оказалось гораздо легче: они были опубликованы в ежегодном докладе Общества. Около тридцати имен, от Анвара и Бхата до Вивекананды. Слушая эту перекличку самых разных имен, национальностей и религий, я всматривалась в окно. Там, где должен был быть горизонт, море и небо сливались в один плотный серый ковер, цветом напоминавший рубероид.

– Извините, не могли бы вы еще раз повторить несколько последних имен? – попросила я.

– Сантьяго Хосе. Шарма Проспер.

– А нет ли там имени Энтони Анменна?

– Да, конечно, – откликнулся Джей, – это один из наших спонсоров-англичан. Очень щедрый человек. Как раз сегодня он находится в индуистском храме рядом с набережной Хасджид Али. Он внес значительную сумму на восстановление золотых украшений на изображениях богов в этом храме и лично следит за работами.

Прилив был не очень сильный, тем не менее вода неспокойная и грязная, в ней чувствуется какое-то подспудное волнение. По волнам плавает столько же всякого хлама, как и у пляжа в Брайтоне после какого-нибудь праздничного уик-энда. Волны тяжело ударяются о длинную дамбу, которая ведет к гробнице Хаджи Али, обдавая фонтаном брызг толпы нищих, терпеливо ожидающих подаяния и горсть риса от мусульман-паломников, идущих к гробнице своего святого.

Менялы в самом начале дамбы за небольшое вознаграждение разменивают рупии на пайсы, чтобы распределять благотворительность малыми порциями и измерить ее до гроша. Они обрушивают свои проклятия на волны, грозящие их и без того небольшую выручку превратить в никому не нужное папье-маше.

Когда-то эта местность, прозванная Низиной, была частью затопленных земель между бомбейскими островами, хотя существует карта, составленная всего через десять лет после прихода сюда англичан – то есть задолго до того, как по-настоящему началось отвоевывание земель у моря, – на которой эта местность изображена как суша, все острова соединены в один, словно картограф попросту поднял Бомбей в пригоршне со дна морского, а остатки воды слил с ладони.

Я шла на запад мимо японского посольства по направлению к Махалакшми, храму, располагавшемуся на самом краю того, что когда-то называлось «Большим Волноломом», и заметила Анменна раньше, чем приблизилась к входу в храм. В дорогой одежде, упитанный, сияющий довольством и благополучием, он выделялся среди маленьких смуглых человечков, как большая белая акула среди стайки мелких рыбешек. Подойдя поближе, я заметила, как он коснулся плеча стройного юноши в белом дхоти. Время от времени он продолжал касаться его плеча жестом хозяина, прикасающегося к любимой, но не очень дорогой вещи.

Анменн заметил меня еще издали и внимательно следил за мной, его светская улыбка при этом соскользнула на несколько миллиметров, но он быстренько натянул ее снова на свою безупречную физиономию джентльмена.

– Мисс Бенегал, какой сюрприз!

– Я поспешила сюда, как только мне сказали в «Обществе Тилака», что вы здесь. Я и не предполагала, что вы не только антиквар, но и великий филантроп.

На этот раз он полностью контролировал свою улыбку.

– Зайдите в храм и сами посмотрите. – Мы сняли обувь. – Вы разбираетесь в золочении?

– Моя мать была профессиональным позолотчиком.