Лесли Форбс - Лед Бомбея

– Ах, я и забыл. Ведь у вас такие широкие интересы. Преступный мир, контрабандисты, погода...

– Подделки.

– Ах, значит, и подделки тоже. Какую же удивительно интересную жизнь вы ведете. – Он элегантным жестом взял меня под руку и провел через храмовую дверь. Изнутри исходил одуряющий аромат благовоний и жасминовых венков. – Храм посвящен Лакшми, богине богатства, – пояснил он, – очень логично для хваткого бомбейского духа. – Анменн указал на три изображения богини, находившиеся позади нас. – Говорят, их извлекли из моря. Сейчас мои ребята восстанавливают на них позолоту и украшения. Хотя, с точки зрения взыскательного британского вкуса, все это может показаться и несколько вульгарным, местным жителям подобные вещи доставляют большое удовольствие.

– Вы находите индийцев вульгарными, мистер Анменн?

– Некоторых.

Подобно многим индуистским храмам святилище очень напоминало типичный римско-католический собор. Та же любовь к ладану и прочим воскурениям, та же сорочья страсть к блестящим стекляшкам; боги и богини, которых очень легко перепутать. Сразу становится понятным, почему индуизм и католицизм так популярны. Каждый может отыскать здесь что-то на свой вкус: золото, кровь, секс, мазохизм, мучительную смерть – другими словами, прекрасное место для бедняков потратить свои сбережения.

Анменн объяснил мне, что люди, сидящие у входа в храм, – это садху, святые, те, кто дал обет не ходить в течение всего сезона дождей, дабы не совершить греха невольного убийства живой души, случайно наступив на какое-нибудь насекомое, например, на то, которое распространяет брюшной тиф в пору муссонов. С первыми дождями начинается их настоящее нашествие на эти края.

– Появление здесь, у традиционных мест паломничества, довольно многочисленных толп, состоящих из саньясинов, тех, кто отринул мирские соблазны, – один из главных признаков приближения муссона, вам это известно, мисс Бенегал?

– Откровенно говоря, я и не предполагала, что святости можно достичь в столь нежном возрасте.

Я указала в сторону юноши, которого Анменн незадолго до этого гладил по плечу.

– Это один из художников, – не моргнув глазом ответил Анменн. – Я был бы рад провести для вас экскурсию по храму, мисс Бенегал, однако вынужден вас оставить – нужно забрать машину.

– Если вы не возражаете, я пройдусь с вами. И даже если вы возражаете, мистер Анменн.

Он холодно кивнул и пошел широким поспешным шагом, словно не чувствуя нестерпимой жары.

– Вы не против, если я вас немножко помучаю вопросами по поводу индийского искусства? – спросила я, едва успевая за ним. – Для меня все скульптуры на одно лицо: женоподобные мужчины, женщины с грудями, напоминающими дыни, и с явным избытком рук. Мне почему-то кажется, что все это очень легко подделать.

Анменн несколько раз моргнул, словно от неожиданной вспышки у какого-то невидимого фотографа.

– Не совсем. Существуют специальные способы экспертизы. Конечно, у Индии есть то преимущество, что ее искусство не испытало на себе разрушительного влияния промышленной революции. Здесь до нынешнего времени сохранились древнейшие ремесленные традиции; их не нужно возрождать, как это приходится делать на Западе. Поэтому на сравнительно низком уровне – не на уровне музейных экспонатов, разумеется, – подлинность предмета порой бывает очень трудно определить неспециалисту. – Он искоса пристально взглянул на меня. – До того, как мне вчера позвонили из лондонского офиса «Кристи» и спросили, правда ли, что вы им сообщили – что я продаю свою коллекцию монет, – я и не предполагал, что вы интересуетесь также и местным искусством.

– Неужели они у вас об этом спрашивали? Вот скоты! Я же просила их не упоминать моего имени! На самом деле... меня больше интересуете вы... после нашей встречи в бассейне. – Я не умею краснеть, когда мне это нужно, но постаралась придать своему голосу оттенок смущения. – Я сказала им, что мой свояк хочет организовать выставку своей коллекции, а вы будете его агентом.

Анменн нахмурился:

– Проспер? Он никогда не выставляется.

– Они мне сказали то же самое. Ни при каких обстоятельствах! Странно, при том, что раньше он очень это дело любил. Статьи о семейной жизни, откровенные излияния и демонстрации у телекамер. И вдруг – на тебе! Явно шесть лет назад он перебрал всего этого.

Анменн остановился, чтобы закурить сигарету, и сразу же с каким-то вожделением сделал первую затяжку.

– Вините свою сестру. С тех пор, как он повстречал ее, Проспер сделался значительно более скрытным, совершенно семейным человеком и большим филантропом при этом.

– Впрочем, так же, как и вы. Вы же помогаете бомбейцам восстанавливать их древнейший храм. Человек из «Общества Тилака» сказал, что вы принимали участие в восстановлении многих исторических зданий города, многих шедевров архитектуры. А кроме того, вы еще, кажется, построили храм или что-то в этом роде? При том, что цена на недвижимость здесь ежедневно удваивается, это должно было обойтись недешево.

– Это последнее доброе дело Анменна.

– Теперь вы переходите к дурным делам?

– Я имел в виду, что покидаю Индию.

Он произнес эту фразу медленно, словно тщательно выверяя каждое слово, чтобы я смогла оценить их истинную цену. Чувствовалось, что его терпение и ресурсы джентльменского такта почти на исходе.

– Моя семья живет здесь с тех самых времен, когда Екатерина Браганца [12] Королева Англии, жена Карла II. передала эту заболоченную землю Британии как часть своего приданого. Мой прапрадед осушал здешние болота и превращал их в обитаемые земли. Один из моих родственников строил железную дорогу, которая связала Бомбей с хлопковыми плантациями Деккана...

– Таким образом сместив баланс интересов Ост-Индской компании с опиума на хлопок, – произнесла я, широко раскрыв при этом глаза, чтобы показать, что я ничего не имею против торговцев наркотиками, если их от меня отделяет достаточно продолжительный исторический период.

– Моя семья была этим городом, мисс Бенегал. Когда-то здесь были улицы, названные именами членов нашей семьи. Теперь наши имена заменили на новые индийские названия...

– Да, верно, карты Бомбея были чем-то вроде документа, подтверждающего право собственности на эту страну. Но вас должен успокаивать тот факт, что все, кроме политиков, называют здешние улицы по-старому. Колледж Элфинстона, Фонтан Флоры...

– Единственное напоминание о практически уже утраченном пейзаже, уничтоженном перенаселением, – продолжал Анменн.

– Чарльз Корреа, индийский архитектор, заметил как-то, что с каждым днем Бомбей становится все хуже и хуже как физическая среда, но все лучше и лучше как город.