Карлос Бальмаседа - Кулинарная книга каннибала

9 апреля исчезновение Франко Лусарди заняло значительную часть первой полосы газет Мар-дель-Платы, радио и теленовостей. Появились нерадостные прогнозы и тревожные комментарии насчет его судьбы, слово «месть» не сходило с уст следователей, которые терялись в поисках версий и догадок, полицейские чины звонили из Ла-Платы и Буэнос-Айреса, желая докопаться до сути загадки, которая бросала тень на репутацию силовых структур, поскольку если стражи общественного порядка не в состоянии защитить самих себя, то где гарантия того, что они смогут обеспечить безопасность остальных граждан? В спешке были созданы несколько более или менее тайных комиссий для отыскания следов пропавшей овцы, также были проведены проверки и оперативные мероприятия, чтобы разнюхать хоть какие-то следы офицера, но дело в том, что следов почти не было, и товарищи Лусарди стали опускать руки. Нескольких дней бесплодных поисков оказалось достаточным, чтобы его считать бесследно исчезнувшим, однако в соответствии с правилами его фото в униформе и без фуражки наклеили на досках объявлений комиссариатов всего атлантического побережья: ни один представитель силовых структур не имеет права считать Лусарди мертвым преждевременно.

Франко Лусарди жил один, у него не было постоянной подружки, друзей он имел немного, и ни один из них не представлял, что могло с ним случиться, к тому же два слова, оставленные в журнале, — «на выполнении» — когда стало очевидным его исчезновение, внесли еще большую неразбериху. Хватало тех, кто намекал, что офицер мог исчезнуть по собственной воле: возможно, он сбежал, плененный кощунственной любовью, или чтобы уклониться от больших карточных долгов, или чтобы избежать позора, потому что был наверняка замешан в каком-нибудь мафиозном деле, но ни одна из этих версий не являлась очевидной, а дни шли, и все предположения сводились к самому печальному итогу: бедный Франко Лусарди закончил свою карьеру и ушел на вечный покой.

На следующий день Цезарь с помощью Беттины, не изъявившей особой охоты помогать ему, все устроил с кошачьей ловкостью: он пригласил на ужин в таверне детей, воспитанников детского приюта, того самого, где молодой повар провел первые годы своей жизни и который он желал отблагодарить за материнскую заботу, полученную там в свои сиротские годы; руководство приюта с удовольствием приняло приглашение и пообещало привести в «Альмасен» двадцать восемь воспитанников в возрасте от четырех до двенадцати лет. Но дети были не единственными, кого Цезарь позвал на чествование приюта, — он включил в список приглашенных также и руководителей основных благотворительных организаций Мар-дель-Платы, мужчин и женщин благородного происхождения, которые жертвовали безмятежные моменты своей праздности на общее благо и борьбу с нищетой ближних; кроме того, Цезарь присовокупил к списку приглашенных государственных чиновников, занимавших самые важные посты в области защиты прав детей, епископа, судей по делам несовершеннолетних, двух или трех местных политиков, сделавших карьеру на обещаниях покончить с детским голодом, — в общей сложности около ста человек, которые с восторгом вызвались принять участие в «Ужине чествования приюта» — таким высокопарным названием окрестил Цезарь это мероприятие. Как и в прошлые разы, с утра на доске возле ресторана висело объявление: будет «Спинка в имбире и с сотами из бататов», «Котлеты по-ямайски» и на десерт — яблочный мусс.

Ужин стал гастрономическим откровением: дети из приюта ели с веселой прожорливостью великанов-людоедов, большинство предпочло великолепные «Котлеты по-ямайски», которые Цезарь приготовил в духовке почти из всего мяса офицера Лусарди, пропущенного через мясорубку и смешанного с молотым зерном вымоченной пшеницы, луком-батуном, капелькой паприки и ямайского перца, в фарш он добавил сваренные вкрутую перепелиные яйца. Блюдо он подал вместе с жареным картофелем, приправленным соусом из молотого кунжута. Взрослые с ужасающим аппетитом съели «Спинку в имбире и с сотами из бататов», многие захотели узнать рецепт блюда, но никому не удалось выспросить его у повара — Цезарь, приветливо улыбаясь, отказался открыть рецепт, который известен нам сегодня: он нарезал из мяса полицейского тонкие кусочки округлой формы, приправил их перцем, имбирем и солью, затем обвалял в муке, добавил взбитое яйцо и все отправил в жаровню. Отдельно сложил соты из порезанных и подрумяненных на масле в духовке бататов, украсил мускатным орехом, луком-батуном и эстрагоном. Перед тем как подать на стол, он запек бататы с натертым овечьим сыром и добавил листья зеленого салата, приправленные тартарским соусом. Сильный и восхитительный вкус привел в изумление едоков, они утолили изумительную жажду вином, полнящимся рубиновыми отблесками и фруктовыми ароматами.

Затем наступила очередь яблочного мусса. Как только все ублажили свои желудки, а взрослые выпили чая или кофе — хотя нашлись и такие, кто попросил подать шампанского, чтобы выпить за здоровье счастливых сирот, пришедших в этот вечер в ресторан, — последовали речи: первым выступила директриса приюта, которая была изумлена благородным поступком Цезаря Ломброзо, она пообещала откликаться всякий раз, как их будут приглашать на подобное мероприятие; потом в таверне прогремели дежурные слова чиновников, выступавших один за другим в алфавитном порядке, чтобы избежать дурных толкований; затем последовали забавные истории — которые походили на сказки о феях, — рассказанные судьями по делам несовершеннолетних, воспоминания, воспламененные прозелитизмом политиков, а в заключение свою признательность высказал епископ, который велел прямо здесь прочитать «Отче наш», чтобы очистить души от столь сильного кулинарного исступления.

Праздник окончился почти в полночь. Дети под неусыпным оком воспитателей взяли на абордаж автобус, который привез их сюда, прокричали через окошки «до свидания» и уехали, в то время как автомобили остальных приглашенных один за другим терялись в йодном тумане, накрывшем к этому часу город.

Почти два часа спустя, после тщательной уборки кухни, Цезарь поднялся по главной лестнице и направился в свою комнату. Он увидел, что дверь в комнату Беттины закрыта, но от первобытного желания, которое ожгло его кожу, кровь забурлила у него в жилах, и он бесшумно открыл дверь. В комнате было темно, слышалось дыхание женщины, наполнявшее комнату едва различимым свистом, тело Беттины едва прикрыто простыней, волосы разметались по подушке, ноги раскрыты, бедра обнажены. Цезарь разделся и забрался в постель, но когда Беттина почувствовала касание его теплого тела, она испугалась и дико закричала, словно проснувшись посреди кошмара. Сирота лаской и поцелуями попытался успокоить ее, но она попросила оставить ее одну, ей необходимо сейчас спать, больше, чем когда-либо, чтобы убежать от ужаса сегодняшнего вечера. «Остаться одной, спать, убежать от ужаса? — тихо сам себе повторил Цезарь. — Откуда у тебя эти глупые слова?» — спросил он. Но женщина упорствовала, от смятения голос ее звучал надломленно: она хочет спать одна и проспать тысячу часов, ей противно и страшно от всего того, что случилось, у нее голову разрывает и внутренности выворачивает от убийства Рафаэля и от дикой смерти полицейского, но она все еще больна безумной любовью, любовью, полной гноя и грязи, которая довела их до полного сумасшествия. Цезарь ощутил ледяной шквал, который вдруг продырявил его кожу, руки у него занемели, взгляд застыл от внезапно охватившего его ужаса. Впервые за много лет он вновь увидел себя посреди пустынного пляжа, море под штормовым южным ветром накатывалось на берег яростными волнами, ветер бил его в грудь и терзал, словно подбитого корморана. Он опять стал как никогда одиноким, любовь тети иссякла — Беттина с презрением оттолкнула его. Цезарь посмотрел на нее, распростертую на кровати, совершенную и такую желанную, и огонь, что прежде воспламенял его плоть, превратился в кислоту, что сжигала его сердце. Он встал, молча собрал одежду и вышел из комнаты, а за ним — кусавшая его кожу свора страхов.