Халльгрим Хельгасон - Советы по домоводству для наемного убийцы

— Что говоришь?

— Ничего. Проехали.

Мы смотрим кино, Балатов ругается по-болгарски. Мы с ним родом из мест, которые можно назвать родиной цветистого языка. Хорватия — чемпион мира по мату. Меня так и подмывает высказать Балатову все, что я про него думаю: „Ты что, с дикобразом перепихнулся? Ну и видок!“ Или лучше: „Я тебе не говорил? Я отымел твою покойную мамочку так, что она теперь в гробу лежать не может!“

— У тебя хороший девушка, — вдруг говорит этот ублюдок.

— Моя девушка?

— Я видел твоя девушка в салон, — уточняет он с омерзительнейшей ухмылочкой, поднимая вверх волосатый большой палец. — Хороший.

— Ты хочешь сказать, что ты?..

— Вы делали секс в салон, я видел. Дочь священника, да?

Получите, распишитесь. Он за мной шпионил. Все-таки этот сукин сын работает на Федеральное Бюро Раздолбаев.

— Что ж ты им не позвонил? Повяжите меня!

— Что говоришь?

Нет. После короткого допроса я прихожу к выводу, что он не может быть секретным агентом. Для этого он слишком глуп. Но тогда что он здесь делает? Какого черта он торчит в стране ярких ночей и санскритских субтитров, которую он так ненавидит?

— Я работаю стройка дома. Мне нет зарплата. Я жду деньги.

Конечно, не исключено, что я имею дело с гением, изображающим из себя идиота и действительно работающим под прикрытием. Но если это так, то его прикрытие настолько плотное, что через него не просочится никакая информация извне.

Следующий день выходной, и меня будит традиционная воскресная утренняя служба на польском языке. Церковное вино и проповедь на тему рабства в современном западном обществе. Но довольно быстро шумную попойку заглушает волнение в литовском стане. После часа жарких дебатов в дальнем отсеке кто-то выскакивает в коридор и с грохотом хлопает дверью. Все литы на одно лицо: темные прямые волосы и бледные лица в родинках.

Я выползаю из своей каморки и узнаю от Балатова, что на нашем этаже появился труп. Умер коротышка, присоединившийся к нашей тесной компании неделю назад. Он прилетел в страну с килограммом кокаина в желудке, и тут у него случился запор. Пять дней он пролежал у себя в комнатке, рассказывает мне черная борода. Так и не просрался.

— Я вижу его. Живот большой.

Балатов предложил свою помощь, но от нее отказались. Почему-то черноморец считает себя знатоком, когда дело доходит до естественных отправлений.

Печальная новость каким-то образом доходит до поляков, и они вылетают из кухни, как стая пьяных ворон. Поляки рвутся звонить своему обожаемому хозяину Гуд-Ни, а более горячие головы даже поминают „белые каски“. Но литы стоят стеной. Забавная сцена, если вдуматься. Разборки по-английски между Польшей и Литвой.

— Полиция не звонить!

— Нет! Звонить! Пожалуйста!

Спор обрывается, когда один из литов достает пушку. Компактный немецкий пистолет, каким пользуются ганноверские полицейские. Озадаченные поляки тут же затыкаются и уходят допивать свою „Выборову“, а Балатов, выступая в роли третейского судьи, предлагает вооруженному литу расслабиться.

При виде огнестрельного оружия я сразу растаял. Все равно что увидел старого друга после долгой разлуки. Стою и молча гляжу, как этот парень уходит по коридору, а у самого голова кружится от огнестрельной болезни. Потом поворачиваюсь и ухожу к себе.

Воскресенье тянется бесконечно. Я лежу на кровати с Библией, открытой на истории воскресения Лазаря, а в голове звучит музыкальная тема из „Пограничной зоны“ [62] Американский телесериал, смесь фэнтези, научной фантастики и хоррора. . Я звоню Ган три раза. Она не отвечает. Я бы мог улизнуть из барака и пробраться в свою комнатенку в торчеровском подвале, но лучше не суетиться. Опасаться же мне следует не столько „белых касок“, сколько литовских товарищей. Я извлекаю из пальто Томми исландский паспорт и перекладываю его в карман брюк. На всякий случаи.

Каждые полчаса друзья покойного проносятся по коридору и вверх-вниз по лестнице, а также что-то орут по телефону на своем языке, еще более экзотичном, чем исландский. Я и не знал, что Nokia поддерживает литовский язык. Из уборной я вижу, как один бледнолицый исчезает в комнатке покойного. На кухне выпивохи решили посмотреть игру исландской премьер-лиги. Издалека может показаться, что играют женщины. Исландский футбол ничем особенно не отличается от общеевропейского, за исключением того, что все игроки накачаны транквилизаторами. На поле быстроногие исландцы двигаются, как в замедленной съемке. Чтобы устроить здесь договорную игру, понадобился бы не один килограмм кокаина.

Матч заканчивается по нулям, и все дружно выражают желание отведать пиццы. Кому же, как не Томми с его исландским, заказывать по телефону пять здоровенных порций и шесть литров кока-колы. На выходе я успеваю громко произнести только „добрый день“, а уже в коридоре, перейдя на английский, шепотом договариваю остальное. Спустя сорок минут мальчик-разносчик, оказавшийся из моих краев, доставляет заказ и приветствует честную компанию dobro veče под дружный смех поляков. На короткий миг его сербский глаз падает на меня, и тут же на лице появляется ушлая ухмылочка. Как будто он разглядел национальный флаг, вытатуированный на моем сердце.

Общая трапеза как-то нас всех неожиданно объединила, так что это можно назвать самым светлым часом моей „лагерной“ жизни [63] Лагер — вид светлого пива. . Даже Балатов улыбается, показывая свои далеко не белые зубы. Но вот посреди застолья в кухню входит один из бледнолицых, желающий переговорить с болгарином один на один. В наступившей тишине тот вытирает рот тыльной волосатой стороной руки, встает из-за стола и следом за литовцем выходит в коридор. Через пару минут он возвращается и, подняв растопыренную ладонь, как хирург во время операции, деловито командует: — Нож.

Я одалживаю ему свою швейцарскую армейскую финку, и вскоре аромат пиццы перебивается таким смрадом, что кажется, сейчас меня вывернет наизнанку. И это говорю я, которому однажды пришлось вскрыть массовое захоронение трехнедельной давности, потому что Явор потерял свои очки и потребовал, чтобы я нашел ему другие.

Хоть стой, хоть падай: наш черноморец вдруг заявляет, что у него докторская епень какого-то софийского университета. Надо так понимать, что докторская епень по медицине позволяет оперировать исключительно покойников. С ножом в руке, на кривых ногах, он идет вразвалочку по коридору — скорее убийца, чем хирург. А при этом все сечет на раз. Вскрытие он производит виртуозно, так что золотодобыча завершается успешно. Когда доктор Балатов протягивает литам грязные кондомы с белым золотом, те сразу забывают о трауре по своему товарищу. Доля хирурга составляет сто граммов. Не будучи поклонником белого цвета, он тут же предлагает мне купить у него золотишко, но я отвечаю отказом.