Александр Проханов - Виртуоз

— Должен вам доложить, Алексей Федорович, что все военные в душе монархисты. Пусть не батюшка-царь, а вождь, такой, как Иосиф Виссарионович. Или наш бывший президент Виктор Викторович Долголетов, человек царской воли. Или наш нынешний Президент Артур Игнатович Лампадников, любого императора стоит. Я сам монархист, и этого не скрываю. Оттого так приятно мне с вами завести знакомство и представить вас нашим генералам, которые вас ждут на космодроме.

В иллюминаторе блестел белый бивень крыла, на котором не хватало резьбы якутских оленеводов. Толпились перламутровые башни облаков. Коньячная рюмка летала взад-вперед от губ министра к столу и сразу же обратно, к мокрым, сочно говорившим губам.

— Скажу вам под большим секретом, что наши головастые ученые разработали целое семейство сверхсовременных ракет, которые мы начинаем испытывать. Будь моя воля, я бы каждому изделию дал имя одного из членов царской семьи, увековечив память великомучеников. Представляете, летит ракета: «Царь Николай Александрович». Следом ракета: «Царица Александра Федоровна». Далее: «Царевич Алексей». Далее: «Царевна Ольга», «Царевна Татьяна», «Царевна Анастасия», «Царевна Мария». Семейство ракет, защищающее Россию. Может быть, мы озвучим эту идею? Вам в самый раз и озвучить.

Через два часа самолет погрузился в облака и сел на мокром бетоне среди северной еловой тайги. Их встречали. Начальник космодрома, грузный, полный генерал, отдавший у трапа рапорт министру. Другие генералы и полковники, которых представлял Алексею начальник космодрома, и те с подчеркнуто, как им казалось, кастовым выражением, пожимали ему руку. Телевизионная группа снимала встречу. Алексея, окруженного военными.

— Какая программа, Антон Иванович? — спросил министр. — Так и будешь нас держать под дождем?

— Если Алексей Федорович не возражает, мы сейчас положим вещи в гостиницу, перекусим с дороги, а потом посмотрим стартовый стол с готовой ракетой. Затем отдохнем, а в 21.00 на смотровой площадке вместе с конструкторами и испытателями будем наблюдать пуск. Все пройдет хорошо, потому что мы, ракетчики, — люди суеверные и очень надеемся, что ваш приезд, Алексей Федорович, принесет нам удачу. Стало быть, после пуска мы устроим дружескую встречу с нашим коллективом в узком, как говорится, кругу. Побеседуем за чашкой чая. Вы, Алексей Федорович, расскажете нам о своем видении дел. Должен сказать, что офицеры и генералы очень ждут встречи. Многие видели вас по телевидению и разделяют ваши убеждения… — Все это начальник космодрома произносил с некоторым волнением, мимолетно взглядывая на министра, словно сверял свои слова с поступившими ему указаниями.

— Тогда действуй по плану, Антон Иванович, — министр кивком головы уверил подчиненного, что тот придерживается инструкции.— Гостиница, перекус, а то мы с Алексеем Федоровичем в самолете не дообедали.

Кортеж машин пронес их по военному городку. Оператор снимал Алексея, возлагавшего цветы к памятнику погибшим при испытаниях ракетчикам. Еще он снимал Алексея в Доме офицеров, где его окружили женщины — жены военных, преподнесли букеты.

В музее космодрома он сделал в книге отзывов неловкую, чуть выспреннюю запись, и это тоже запечатлела телекамера. Посещение детского сада и школы, солдатской казармы и военного училища также заняло время. Наконец, утомленный встречами, приняв в гостинице душ и еще раз вкусив обед с тостами за ракетные войска стратегического назначения, за сильную Россию и великих русских царей, он погрузился в автомобиль. Они покатили по бетонке среди широких лесных просек, выезжая на просторные поляны, где были оборудованы ракетные старты, — железнодорожные пути, выложенные бетоном площадки, стальные фермы, забетонированные пологие спуски, вокруг которых чернел обгорелый лес. Здесь в моменты пусков бушевало пламя, ревела раскаленная плазма, ракеты возносились над лесами ослепительными колокольнями. Алексею казалось, что он видит в тучах незарастающие отверстия, сквозь которые ракеты проникали в космос. В этих скважинах, как в прорубях, трепетала пульсирующая бесконечность.

— Ну, вот и наша родная, — начальник космодрома преобразился, и в его обветренном, грубом лице появилось подобие нежности, какая возникает у пожилого отца, созерцающего юную дочь.

Леса расступились. Отпрянули голубые туманные ели и цветущие ивы, напоминавшие золотые подсвечники. На открытом пространстве, стройная, белоснежная, высилась ракета. Ее нежно охватывала ажурная ферма, словно изящный кавалер обнял за талию танцовщицу. К ней из лесов тянулись дороги и просеки. У ее подножья завершалась железнодорожная колея. На поляну взволнованно выбегали высоковольтные мачты, развешивая гирлянды изоляторов. Ракета была центром притяжения, несла в себе сгусток мощи, готовая скользнуть в небеса.

Выйдя из машины, Алексей с волнением созерцал ракету. Поднимал лицо к небу, из которого сыпалась холодная роса. Ракета казалась тонкой, стремительной, стреловидной, с хрупкими перемычками, придававшими грацию. Завершалась отточенным жалом, в котором присутствовала яростная жестокость, неодолимое стремленье умчаться, достичь, вонзиться огненной раскаленной струей. Он чувствовал ее человеческую, земную природу и одновременно ее сверхчеловеческое предназначение. Ее сотворили люди, но сделали это по заданию разгневанного Творца, который поручил людям самим позаботиться о Конце Света. Снял с себя бремя ронять на землю ядовитые звезды, разливать по планете кипящие океаны, обрушивать на города и селенья распиленные небеса. Он нашел среди людей гениальных изобретавшей и инженеров и научил их построить орудие, завершающее земную историю.

К нему подошел начальник космодрома и отвлек внимание, указывая на людей в комбинезонах, совершавших подле ракеты какие-то действия. Цепко поднимались и опускались по ажурной ферме. Подключали змеящиеся, в металлической оплетке жгуты. Казались сосредоточенными муравьями, облепившими сочный стебель.

— Это самая умная ракета в мире. После старта она выйдет на баллистическую траекторию и сразу спрячется от глаз противника, окружит себя тысячами помех, как семенами одуванчика. Она преодолеет противоракетную оборону, развернутую в Польше и Чехии и уйдет через полюс к Америке. На Аляске ее встретит еще одна заградительная система, но ракета изменит траекторию, снизится, начнет рыскать, сбивая с толку радары, а потом неожиданно, с непредсказуемого направления, выйдет на цель и ударит. Она умная, хитрая и неотвратимая. Такая она, наша голубушка!

Алексей испытывал больное влечение к ракете. Любовался и ужасался. Находил совершенными ее пропорции, ее легкость и гармоничность, сознавая, что эти безукоризненные формы вписывают ракету в завершающий, ниспадающий отрезок истории, на конце которой расцветет жуткий цветок последнего взрыва. Ее красота казалась венцом творения. В ней чудились скульптуры Фидия и тексты Илиады, храм Василия Блаженного и философия Канта, русские народные песни и Эйфелева башня. Вся необъятная культура от наскальных рисунков до изысканной компьютерной графики присутствовала в орудии Конца Света, делая его прекрасным. Но рассудок ужасался, не мог постичь апокалипсической диалектики, превращающей благое стремление к совершенству в чудовищное отрицание бытия. Красота ракеты была дьявольской, в ее целомудренной белизне чудилась сатанинская ухмылка.