Уоррен Мерфи - Узы крови

Если его что и беспокоило, так это требование не стрелять жертвам в голову. Клиенту следовало бы знать, что стопроцентно надежны как раз только такие выстрелы. Ты можешь весь вечер палить парню в грудь, а он все равно останется жив-живехонек.

Видал он такие случаи, что называется, своими глазами. Взять, к примеру, его первое задание. Жертву звали Энтони Сенаро-Носатый, мастодонт был, а не человек, и вклинился невпопад в дела дона с подпольной лотереей в Бруклине.

Сенаро предупредили, и он смылся в Чикаго.

Стрелок отыскал его там, тот таскал тюки на складе. Дождался перерыва на обед, подошел вплотную и всадил ему в грудь три пули кряду. Носатый взвыл, как бык, и кинулся на обидчика.

Он выпустил в Носатого всю обойму. Все вокруг было залито кровью, но Сенаро пер и пер, как грузовик, сорвавшийся с тормозов.

Стрелок, не выдержав, побежал, и Сенаро целый час гонял его по всему складу. Наконец загнал в угол, схватил за горло и стал душить. И как раз в тот миг, когда белый свет совсем уже было померк в глазах стрелка, Сенаро вздохнул, как кузнечный мех, и рухнул от потери крови.

Стрелок выполз из-под туши Носатого, оставив свой башмак в его намертво сжатых руках. А Сенаро потом очухался и со временем даже сделал себе в Чикаго имя.

Дон проявил полное понимание.

– Это всегда трудно, – сказал он, – в первый-то раз, а? Первый блин комом, так всегда и бывает.

– В другой раз я его достану, – пообещал стрелок дону Педро, хотя желудок его содрогался при мысли о том, чтобы увидеться с Носатым еще разок.

– Другого не будет. Ни для тебя, ни для Носатого. Вы оба счастливчики, вам повезло выжить. Сенаро нас больше не побеспокоит. Он заслужил жизнь. А ты заслужил наше уважение. У нас для тебя будет много работы.

С другими заданиями он справился лучше и со временем тоже сделал себе имя.

Предпочитая выстрелы в голову. Так что это ограничение его беспокоило. Как непрофессиональное.

Однако клиент всегда прав.

По крайней мере, пока.

Дрейк Мэнген совещался по телефону с Джеймсом Ривеллом, президентом «Дженерал автос компани», и Хьюбертом Миллисом, главой «Америкэн автос».

– Что будем делать? – спрашивал Ривелл. – Этот наглец Лаваллет перенес свою пресс-конференцию на завтра, и мы все приглашены. Идем или не идем?

– Куда денешься, – сказал Миллис. – Не можем же мы показать всему свету, что боимся Лаваллета и этой его ублюдочной сверхсекретной машины.

Надеюсь, она даже не заведется.

– Ох, не знаю, – сказал Мэнген. – Как бы нас там не перестреляли.

– А охрана для чего? Пусть поработают, – сказал Миллис. – Но знаете, что застряло у меня, как кость в горле?

– Что? – спросил Мэнген.

– Что в свое время Лаваллет работал на каждого из нас, и все мы его выперли.

– Еще бы не выпереть! Он предложил нам снять всю красоту с «кадиллака»!

– вспомнил Ривелл. – Недоумок!

– Нет, – сказал Миллис, – не увольнять надо было сукина сына. Убить. И не было б у нас сейчас этой головной боли.

– Может, еще не поздно, – хмыкнул Мэнген. – Ну, значит, договорились.

Завтра на пресс-конференции.

Ладно, он пойдет, но будь он проклят, если пойдет без своего корейца. Сам президент Соединенных Штатов сказал, что старый пень сумеет защитить Мэнгена, а Мэнген не может не верить своему президенту. Как его там... а, да, Чиун. Пусть этот Чиун всюду за ним и ходит.

Кроме того места, куда он собирается сегодня вечером.

Что ни говори, а старый пень умел-таки обращаться с подчиненными. Дрейк Мэнген не мог этого не признать.

После того, как Мэнген освободил кабинет, Чиун решил: неплохо бы на двери что-то нарисовать. Он велел секретарше послать за заведующим отделом покраски автомобильных корпусов.

Дверь оставалась открытой, и Мэнген слышал весь разговор, сидя у стола секретарши.

– Нарисуешь на двери новую надпись, – распорядился Чиун.

– Я не разрисовываю дверей, – ответил заведующий отделом.

– Погоди. Ты художник или нет?

– Да. Я отвечаю за внешний вид автомобильного корпуса.

– Но то, о чем я прошу тебя, гораздо легче, чем раскрасить машину!

– Нет, ни за что! Красить двери не входит в мои обязанности, – вконец разгневался заведующий отделом.

– Кто тебе это сказал? – поинтересовался Чиун.

– Профсоюз. В трудовом договоре сказано: дверей я не крашу.

– Это указание отныне теряет свою силу, – сказал Чиун. – С сегодняшнего дня ты отвечаешь за разрисовывание дверей для меня. Начиная вот с этой.

– С какой это стати? И кто вы, вообще говоря, такой?

– Я Чиун.

– Ну хватит, я ухожу, – сказал заведующий отделом. – И в профсоюзе немедленно об этом узнают.

Со своего места в приемной Мэнген услышал сдавленный стон. Он вытянул шею и заглянул в дверь. Старый кореец, страшно подумать, выкручивал заведующему ухо.

– Я хочу, чтобы краска была золотой.

– Да, сэр, да, – бормотал заведующий. – Я уже иду за краской.

– Даю тебе пять минут, – сказал Чиун. – Через пять минут не вернешься, приду за тобой сам. И вряд ли тебе это понравится.

Заведующего отделом как ветром сдуло. Лифт не торопился явиться на зов, и он пешком рванул вниз по лестнице.

На Дрейка Мэнгена это произвело большое впечатление. Надо же, выкручивание ушей как метод улаживания трудовых отношений! А ему и в голову не приходило прибегнуть к нему в своих многотрудных борениях с профессиональным союзом.

Говорят же, век живи – век учись.

Теперь дверь, из-за которой разгорелся сыр-бор, была закрыта. Заведующий отделом, стоя перед ней на коленях, выводил последние буквы надписи, сочиненной Чиуном.

Она гласила: «ЕГО ВНУШАЮЩЕЕ СТРАХ ВЕЛИКОЛЕПИЕ».

Мэнген рассудил, что Чиун, пока художник не закончит, из кабинета не выйдет, и, прытко подойдя к лифту, нажал кнопку вызова.

– Уходите, мистер Мэнген? Я предупрежу Мастера Чиуна.

– Нет! Не делайте этого!

– Но он – ваш телохранитель!

– Только не сегодня. У меня очень важная деловая встреча. Передайте ему – увидимся утром.

Лифт открылся, и как только Мэнген ступил внутрь, его секретарша связалась с Чиуном по интеркому:

– Мастер Чиун, мистер Мэнген только что ушел. Я думаю, вам следует знать об этом.

Чиун распахнул дверь, помедлил, чтобы прочитать надпись, и снисходительно потрепал художника по голове.

– Что ж, неплохо, – сказал он, – конечно, учитывая, что ты белый. Я буду иметь тебя в виду, если потребуется еще что-нибудь сделать.

– Ладно-ладно. Только без рукоприкладства, идет?

– Это будет зависеть от твоего поведения, – сказал Чиун. – И не забудь про звезды под надписью. Мне нравятся звезды.

– Будут, будут вам звезды, не сомневайтесь.

Дрейк Мэнген припарковался перед высотным многоквартирным домом поблизости от набережной Сен-Клер, что проделывал почти каждую среду с тех пор, как женился.