Уоррен Мерфи - Узы крови

Чиун, правящий Мастер Синанджу, почтенный глава древнего рода наемных убийц-ассасинов, служившего властителям мира с древних времен, недоуменно вздохнул:

– Ничего не понимаю!

– Я не сомневался: рано или поздно ты придешь к моему образу мыслей, сказал Римо Уильямс, его ученик и последователь.

– Молчи, белый! Что за манера все на свете обращать в шутку!

– А я не шучу.

– Поговорим в другой раз, когда ты сумеешь вести себя как подобает и держать свой бестолковый язык за зубами.

«Как угодно», хотел было сказать Римо, но, сообразив, что, сделай он так, жизнь его станет сущим несчастьем, а выслушать Чиуна все равно придется, склонил голову:

– Прости, папочка. Что именно ты не понимаешь?

– Так-то лучше, – сказал Чиун. – А не понимаю я, что за чепуха с этими канцерами.

– С чем?

– С канцерами. Ведь канцер – это болезнь?

– Да. И весьма опасная – рак.

– Но если рак так ужасен, почему все стремятся приобщиться к нему?

– Не встречал никого, кому хотелось бы заполучить рак, – сказал Римо.

– Я сам видел. Или ты думаешь, я совсем глупец? Люди собираются в толпы, чтобы иметь канцер! Много раз видел. Своими собственными глазами.

– Ну теперь уже я ничего не понимаю! – воскликнул Римо.

– Собственными, – настойчиво повторил Чиун. – По телевизору. Ради канцеров прерывают даже регулярные передачи, и все эти длинноволосые и неряшливые люди поют, танцуют и кричат: «Канцер для фермеров!», «Канцер для шахтеров!»

Некоторое время Римо обдумывал услышанное. Чиун длинными ногтями выбивал дробь по натертому до блеска полу гостиной занимаемых ими гостиничных апартаментов.

Наконец Римо сказал:

– Может, ты имеешь в виду концерты? Благотворительные концерты в помощь сельскохозяйственным рабочим и прочим?

– Именно. «Канцер для фермеров!»

– Чиун, канцер и концерт – разные вещи. Концерт – это представление.

Денежный сбор от благотворительных концертов идет в пользу больных и неимущих.

Теперь призадумался Чуин.

– Кто это – неимущие?

– Таких много. И в Америке, и по всему миру. Это бедные люди, которым нечего есть. Даже прикрыть наготу нечем.

– В Америке? В Америке есть такие бедные?! – недоверчиво переспросил Чиун.

– Да. Встречаются.

– Не верю! В жизни своей не видел страны, которая бы так швырялась деньгами. В Америке не может быть бедных.

– И все-таки они есть.

Чиун покачал головой.

– Никогда не поверю. – Он отвернулся к окну. – Вот я – я могу рассказать тебе, что такое бедность. В стародавние времена...

И поняв, что ему предстоит в десятитысячный раз услышать о том, как невыносимая нищета заставила жителей северокорейской деревушки Синанджу податься в наемные убийцы, Римо тихо выскользнул за дверь.

Когда Римо вернулся, то, замерев в гостиничном коридоре, услышал доносящиеся из номера горестные всхлипывания. Чье-то пение служило им фоном.

Он толкнул незапертую дверь. Чуин, сидевший перед телевизором на татами, поднял на него ореховые глаза, в которых сверкали слезы.

– Римо, я все понял!

– Что именно, папочка?

– Что нищета и голод – бедствие, поразившее Соединенные Штаты. – Он показал на экран, на котором распевал какой-то парень. – Ты только взгляни на этого беднягу. Ему не на что купить себе нормальные штаны. Он вынужден покрывать голову тряпьем. У него нет денег, чтобы постричься или хотя бы купить мыла, и все-таки он поет вопреки своему убожеству! О, невыносимая противоестественность нищеты в этой злобной и беспечной стране! О, величие бедняка, не согнувшего спину перед несчастьями! – причитал Чиун.

– Папочка, это Уилли Нелсон.

– Привет тебе, Нелсон, – откликнулся Чиун, смахивая слезу. – Привет тебе, мужественный, непокоренный бедняк!

– Уилли Нелсон, к твоему сведению, может скупить пол-Америки.

– Что!?

– Он певец. Очень богатый и знаменитый.

– Почему же он в лохмотьях?

Римо пожал плечами.

– Это концерт в пользу фермеров. Чтобы собрать для них денег.

Чиун снова вперился в экран.

– А может, он не откажется устроить такой же и тем самым принести этой штуке, – он махнул рукой на телевизор, – наипочетнейшее место в истории человечества?

– Нельзя ли поточнее? – осведомился Римо.

– Концерт в пользу ассасинов, – пояснил Чиун. – И чтобы все вырученные деньги пошли мне.

– А что, неплохая идея.

– Рад, что тебе нравится. Пожалуй, я поручу тебе организационные вопросы.

– Почту за честь, папочка, – откликнулся Римо, и Чиун поглядел на него с недоверием. – Но, к несчастью, я позвонил Смиту и у него для меня нашлось дело.

– Пустяки! – отмахнулся Чиун. – Концерт в пользу убийц – вот настоящее дело.

– Обсудим это, когда вернусь.

Уходя, Римо слышал, как Чиун кричит ему вслед:

– Концерт! Специально к случаю я напишу стихотворение в традиционном корейском стиле «Унг» и сам его прочитаю. «Привет тебе, Нелли Уилсон, надежда бедных!» Ему понравится.

– За что караешь, Господи? – пробормотал Римо себе под нос.

У Марии был Дар. Другие могли бы назвать его талантом или могуществом, однако Мария была преданной католичкой, каждый день причащалась святых тайн в церкви Св. Девина, твердо верила, что все хорошее в этой жизни – от Создателя нашего, и не позволяла себе думать, что способность проникать взором в будущее – что-либо иное, как не Дар Божий.

Этот Дар и раньше спасал ее. И сейчас, когда она отъехала от цветочного магазина, положив на сиденье рядом с собой букет весенних цветов, ему вновь предстояло сохранить ей жизнь.

На этот раз ненадолго.

Мария держала руль, как всегда сжимая в правой руке нитку черных четок.

Посмотрев в зеркало заднего вида, не обнаружила серебристого седана, который ожидала увидеть, коротко выдохнула: «Слава Богу!» и отсчитала еще одну бусину на четках, доставшихся ей от матери, а той – от ее матери, еще в Палермо, на родине.

Напрасно я с ним пререкалась, думала она. Надо было идти прямо в полицию.

Почти на выезде из Ньюарка ее посетило видение. Впереди был спокойный перекресток, и вдруг на Марию снизошла странная легкость. Мир вокруг сделался серым и плоским, и крест-накрест заплясали в глазах непонятные тоненькие черные полоски, уже не раз виденные раньше. Она нажала на тормоз.

Когда, через мгновение, зрение прояснилось, перед ней снова лежал перекресток, но не такой, как раньше, а каким ему предстояло стать.

Мария увидела, как ее маленькая «хонда» приближается к перекрестку, тормозит, едет снова, и вдруг огромный трейлер накатывается прямо на нее. Из разбитого ветрового стекла «хонды» торчит женская рука, и с замиранием сердца Мария узнала черные четки, стиснутые в безжизненных пальцах. Своих собственных безжизненных пальцах.