Эдди Шах - Оборотни

— Он их назвал? — спросил исполнительный директор.

— Да, сэр.

— А есть ли у него какие-нибудь связи с русскими?

— Никаких. Долгие годы он не подымал головы, создавая свой бизнес. Неизвестна и его причастность к какой-либо политической организации.

— А можно ли через другие каналы получить информацию о Триммлере?

— Теперь, когда мы ведем более тщательный поиск, что-то может и проясниться. Большинство из этих старых ученых уже умерли. Так же как военные и другие ответственные лица, зафиксированные операцией «Вырезки». Ведь это было, не забывайте, господа, почти пятьдесят лет тому назад.

— Давайте же не будем провоцировать израильтян, — сказал ЗДР.

— По какому поводу?

— Они могут наткнуться на что-то дьявольское в прошлом Триммлера или даже Митцера. Вы же знаете, что им не терпится организовать еще один процесс Эйхмана.

— Я не усматриваю такой возможности. А что собираются делать русские?

— Может быть, они в данный момент обставляют нас. Мы не уверены, действительно ли они теряли людей. Нам известно, кого и где потеряли мы. Нужно, чтобы они говорили нам первыми.

— Осторожность никогда не помешает, — подтвердил исполнительный директор.

— А как же быть с последней информацией? — спросил его ЗДА.

— Передайте ее им. Там нет ничего такого, что могло бы поставить нас в затруднительное положение. И постарайтесь поглубже покопаться в Триммлере. Что он делал во время войны, каковы его связи, характер его нынешней деятельности. Поспешите. Нужно разыскать его старых приятелей, тех, кто живы, и поговорить с ними.

— Я займусь, — быстро прореагировал ЗДР, полный решимости восстановить утраченную самостоятельность.

— Хорошо. Но все время информируйте нас. Мне также нужны сведения о Митцере. Получите их из германской резидентуры. — Исполнительный директор снова обратился к ЗДА: — Посмотрите, что есть у русских относительно Митцера и Гуденаха. Уверен, что их досье побывали в том пожаре. Если был сам пожар.

— Они запросто могли все это выдумать, — вмешался ЗДР.

— И не спускайте глаз с Триммлера. На него еще может готовиться покушение.

— А могу я распорядиться, чтобы команда была непосредственно при нем?

— Пока еще нет. До того, как не будет снята компьютерная загвоздка, нам следует тщательно все камуфлировать. Пусть Такер со своими людьми действует в уже заданном режиме. И чаще докладывает вам о всех своих шагах.

— Ему может потребоваться некоторая помощь, — заметил ЗДА.

— О’кей. Но незаметная.

ЗДА кивнул. Он собирался на следующее утро послать в Новый Орлеан Картера.

— Не следует ли нам отозвать британца?

— Пока нет. Мы не должны дразнить Лондон. Если все пойдет вкривь и вкось, свалим вину на них. А сейчас держите их на расстоянии. При случае сообщите, что он находится там для защиты Триммлера, как это было и раньше. Уж слишком они субтильные, эти англичане. Их всегда было легче всего обдурить. И они премного благодарили за эту услугу.

Новый Орлеан

Яркое зимнее солнцестояние, семьдесят градусов по Фарингейту. Вихри красок, звуков и людей на Джексон-сквер, где когда-то вешали воров, отрубали головы убийцам, сжигали ведьм и четвертовали насильников.

Новый Орлеан. Французский квартал. Часы пробили шесть после полудня. Вы идете с одного конца Ройал-стрит на другой, влекомые фантазиями, которые постоянно расцветают и меркнут. Надо быть достаточно выносливым и надо иметь в кармане нечто бренчащее — тогда мечта ваша воплотится в действительность непременно. «Американская мечта» жила здесь задолго до кукурузных хлопьев, до кока-колы, до ядерной энергии.

Эдем и Билли, договорившись с Фрэнки, что воспользуются его услугами в семь тридцать, прошли от «Хилтона» по Кэнел-стрит мимо новых универсальных магазинов и свернули вниз по Ройал-стрит в район, известный как Французский квартал.

Обрамленная элегантными испанскими домами в колониальном стиле с нависающими над тротуарами балконами с тонкими перилами из кованого железа, Ройал-стрит тянется от канала до площадки для прогулок параллельно Бурбон-стрит. Закрытая для движения автомашин, улица эта заполнена толпами туристов, чей безмятежный променад изредка нарушается замысловатыми мотоциклами с восседающими на них полицейскими в черных шлемах.

Первым музыкантом, которого увидели наши фланеры, оказался толстяк, весом, наверное, в триста дряблых фунтов, одетый в белую водолазку и эластичные черные шорты с «молнией» на заднице. Он плелся с болтавшейся на плече двенадцатиструнной гитарой и картонной коробкой в руках, присматривая, где бы остановиться и поиграть для толпы. Они последовали за ним, но жирный кудрявый парень не очень спешил работать.

— Может, он совсем не поет, — сказала Билли. — Наверное, ему просто нравится, чтобы все думали, будто он может петь.

Эдем удивился отсутствию исполнителей джаза: он ждал, что они будут попадаться на каждом углу. Билли объяснила, что они работают в клубах и выходят на улицы по вечерам, когда квартал по-настоящему оживает.

— Сейчас время фраеров, — сказала она. — На фраерах не очень-то заработаешь.

Он был готов прислушиваться, впитывать в себя новизну. Одетый в розовую хлопчатобумажную рубашку и темно-серые брюки со складками, купленные в местной лавке, Эдем походил на культурного европейца, выехавшего за город. Через руку у него был перекинут черный блейзер, элегантный по стилю и достаточно вместительный, чтобы в его кармане можно было держать девятимиллиметровый браунинг.

Билли с удовольствием шла с ним рядом. Несмотря на небольшой рост, Эдем привлекал внимание прохожих. Он был из тех мужчин, которые могут нравиться женщинам. Она чувствовала себя хорошо, свободно, хотя была одета с калифорнийской простотой, без малейшего признака европейского шика.

Дальше по улице раздавал детям воздушные шарики клоун с белым лицом и красным носом, одетый в многоцветный спортивный костюм. Исполнитель народных песен, прислонившись к стене, пел баллады Кристофферсона в известной манере Дайлана; его работа оставалась пока без оплаты, о чем свидетельствовала лежавшая перед ним пустая, «а-ля Леннон», шляпа. Жирный гитарист обошел певца, вызвав его усмешку, и пересек улицу, сопровождаемый музыкальной фразой: «…как улыбку, пронося вчерашние несчастья».

Они остановились у лавки с мороженым. Билли предпочла ореховое с шоколадом, а Эдем выбрал черничное в вафельном стаканчике. Многочисленные крикливые вывески возбуждали его. Это было воздействие испытанного сочетания убогой вульгарности туризма с красотой исторической улицы.

ОРГИЯ ВО ФРАНЦУЗСКОМ СТИЛЕ. ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ, ДЕВУШКИ.

ЛЮБИТЕЛЬСКАЯ БОРЬБА ЖЕНЩИН. ПРИСУТСТВУЮЩИЕ УЧАСТВУЮТ. МЫ ВЫХОДИМ НА УЛИЦУ, ЧТОБЫ НАЙТИ ДОСТОЙНОГО.