Айра Левин - Поцелуй перед смертью

Через несколько минут этот сектор был скреплен перекрещенными кусками ленты. Тогда он ударил по стеклу рукой, одетой в перчатку. Стекло разбилось, обломки его повисли на ленте, но не упали на пол. Гант начал сдирать концы ленты с рамы. Закончив это дело, он вынул из окна прямоугольный кусок битого стекла вместе со скотчем и бесшумно опустил его на дно ящика для мусора. Потом сунул в отверстие руку, отодвинул шпингалет и поднял нижнюю оконную раму. Плакат компании по производству льда упал в темноту.

Гант вынул из кармана электрический фонарик в форме карандаша и перегнулся через подоконник. Под окном стоял стул, на котором была кипа свернутых газет. Он отодвинул стул, забрался внутрь и закрыл окно.

Тусклый круг света от фонарика быстро скользнул по небольшой убогой кухне. Гант прошел вперед, тихо ступая по обшарпанному линолеуму.

Он вошел в гостиную. Кресла были обиты бархатом, потертым на подлокотниках, окна задернуты кремовыми тюлевыми гардинами со шторами из цветастого ситца по бокам. В глаза бросились многочисленные фотографии Берта: Берт в коротких штанишках, Берт на торжественном собрании по поводу окончания школы, Берт в форме пехотинца, улыбающийся Берт в темном костюме. В рамы больших портретов были воткнуты маленькие снимки, окружая большие улыбающиеся лица окантовкой из маленьких улыбающихся лиц.

Из гостиной Гант прошел в прихожую. Дверь справа вела в спальню: бутылочка с лосьоном на комоде, пустая коробка из-под платья и на постели — бумага, в которую оно было завернуто, фотография молодых Корлиссов в день свадьбы и фотография Берта на ночном столике. Следующая дверь вела в ванную комнату; свет фонарика выхватил из темноты переводные картинки лебедей на обесцвеченных влагой стенах.

Третьей была комната Берта. Она походила на номер в дешевой гостинице. Если не считать диплома об окончании школы, приколотого над кроватью, в комнате не было ни следа индивидуальности жившего в ней человека. Гант вошел внутрь.

Он прочитал заглавия книг на полке — в основном это были университетские учебники и изложения нескольких классических фильмов. Ни одной записной книжки. Он сел за письменный стол и внимательно осмотрел все ящики. Там была лишь бумага, чистые блокноты, старые номера журналов «Лайф» и «Нью-Йоркер», зачетные листы из университета и дорожные карты Новой Англии. Ни писем, ни календарей с записанными на них встречами, ни книжки с адресами. Он встал из-за стола и подошел к комоду. Половина ящиков была пуста. В остальных лежали летние рубашки, плавки, две пары вязаных носков, нижнее белье, потускневшие запонки, целлулоидные воротнички и галстуки-бабочки со сломанными скрепками. В углах не было ни бумаг, ни забытых фотографий.

На всякий случай Гант открыл кладовку. В углу на полу стоял небольшой серый сейф.

Гант вынес его в комнату и поставил на стол. Сейф был заперт. Он поднял и потряс его — похоже, что внутри бумаги. Он попробовал открыть замок при помощи лезвия маленького ножа, который носил вместе с ключами. Ничего не вышло. Тогда он отнес сейф на кухню, нашел там штопор и попытался открыть замок штопором. Под конец завернул сейф в газету с надеждой, что в нем не содержатся все сбережения миссис Корлисс.

Он распахнул окно, поднял с пола плакат компании и вылез на крыльцо. Закрыв и заперев окно, он обрезал плакат и вставил его вместо выбитого стекла белой стороной наружу. Держа сейф под мышкой, он тихо прошел между домами на улицу.

В среду Лео Кингшип вернулся домой в десять вечера. Он задержался, стараясь возместить рабочие часы, утерянные за время рождественских праздников.

— Марион дома? — спросил он дворецкого, передавая ему пальто.

— Они куда-то отправились с мистером Корлиссом. Но она сказала, что вернется рано. В гостиной вас ждет мистер Деттвейлер.

— Деттвейлер?

— Он сказал, что его прислала мисс Ричардсон по поводу некоторых ценных бумаг. С ним небольшой сейф.

— Деттвейлер? — нахмурясь, переспросил Кингшип.

Он прошел в гостиную. С удобного кресла, стоящего возле камина, поднялся Гордон Гант.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

Кингшип минуту смотрел на него молча.

— Разве мисс Ричардсон не объяснила вам, что я не хочу… — Его руки непроизвольно сжались в кулаки. — Убирайтесь! Если придет Марион…

— Вещественное доказательство номер один в деле против Берта Корлисса, — сказал Гант, протягивая Кингшипу по брошюре в каждой руке.

— Я не хочу ничего… — не окончив фразы, Кингшип с тревогой на лице подошел к Ганту и взял из его рук брошюры. — Наши проспекты…

— Обнаружены в сейфе Берта Корлисса, — сказал Гант. — Он держал их в сейфе, который до вчерашнего дня находился в кладовке у него дома в Менассете. — Он слегка пнул ногой стоявший на полу рядом с ним сейф. Крышка сейфа была погнута. Внутри лежали четыре продолговатых конверта. — Я его украл.

— Украли?

Гант улыбнулся:

— Клин клином. Я не знаю, где он живет в Нью-Йорке, и решил съездить в Менассет.

— Вы совсем сошли с ума… — сказал Кингшип и, тяжело опустившись на софу, стал разглядывать брошюры. — О господи!

Гант сел обратно в кресло:

— Обратите внимание на состояние вещественного доказательства номер один. Края потрепаны, на обложке масса отпечатков пальцев, средние страницы оторвались. Полагаю, что этот проспект у него давно. И он много раз перелистывал его, роняя слюни.

— Ах он… сукин сын… — четко проговорил Кингшип — казалось, ему было внове использовать это ругательство.

Гант толкнул ногой сейф:

— Внутри сейфа история Берта Корлисса, драма в четырех конвертах. Конверт первый: вырезки из газет о героических деяниях нашего героя в школе: президент класса, председатель комитета по праздничным мероприятиям, «самый многообещающий выпускник» и так далее и тому подобное. Конверт второй: почетная демобилизация из армии, награды «Бронзовая звезда» и «Пурпурное сердце», несколько интересных, но непристойных фотографий и билет из ломбарда, по которому, как я узнал, если у вас есть лишних двести долларов, можно получить часы. Конверт третий: университетские годы, характеристики из Стоддарда и Колдвелла. Конверт четвертый: две зачитанные брошюры о могучей корпорации «Кингшип коппер» и вот это… — Он вынул из кармана сложенный вчетверо листок линованной бумаги и передал его Кингшипу.

Кингшип развернул листок, прочел до половины и спросил:

— Что это такое?

— Я и сам хотел бы вам задать этот же вопрос.

Кингшип покачал головой.

— Какое-то отношение к делу эта бумажка должна иметь, — сказал Гант. — Она лежала вместе с проспектами.

Кингшип вновь покачал головой и отдал страничку Ганту, который положил ее к себе в карман. Взгляд Кингшипа опустился на проспекты. Толстая бумага затрещала под нажимом его пальцев.