Олег Егоров - СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

Что до меня, то я люблю этот город. Люблю его монументальность, пропорциональность, грациозность, и даже снобизм коренных петербуржцев мне чем-то импонирует. Как за отсутствием реального героя место его в сознании толпы замещает актер, исполняющий героическую роль, так и снобизм после вырождения потомственной аристократии становится чуть ли не основным признаком породы.

Покинув «Пассаж» уже в новой темно-синей сорочке, сером костюме от Пьера Бальмана и сером же английского производства пальто, я купил букет в прозрачном кульке и пешком отправился на улицу Рубинштейна. Там, в доходном когда-то доме с порталом, отделанным лепными украшениями, проживала семья Безродных. По широкой лестнице со стертыми ступенями я взошел на два пролета и, верно, секунд на тридцать утопив кнопку звонка, приготовился к долгому ожиданию. В краткий период нашей совместной с Дарьей московской жизни дверь я всегда открывал собственным ключом. Звонка Дарья, как правило, не слышала. Как правило, она разговаривала по телефону, закупорив свободное ухо ладонью, потому что громко играла музыка, или находилась в ванной, где сильно шумела вода, или спала, накрыв голову подушкой. На этот раз я ошибся. Дарьи вообще не оказалось, хотя перед выездом я предупредил ее о своем визите. Внутри квартиры только глухо залаял Кит, пожилой спрингер-спаниель, приобретенный мной еще в щенячьем возрасте на Птичьем рынке. У Дарьи, разумеется, была репетиция. Или запись на радио. Или съемка в рекламном ролике. Или кинопробы в очередном проекте «Ленфильма», которому никогда не суждено состояться, потому что спонсоры в последний момент передумают.

Я вышел на улицу и зашагал в сторону Литейного, где в одном из глухих переулков размещался театр-студия «На задворках». Притормозив у входа, я прочитал на стене афишу: «Сто лет одиночества». Пьеса в 3-х актах по мотивам романа Габриэля Маркеса». Напротив имени «Урсула» было через многоточие напечатано: «Дарья Безродная».

На вахте в студийном фойе дежурила худенькая дама, вооруженная вязальными спицами.

– Вам кого?! – спросила дама, окинув меня мимолетным взором.

Дама считала петли, а занятие это требует сосредоточенности.

– Добрый день! – Я поклонился. – Безродная Да­рья в театре?

– Вы кто?! – задала она тот же вопрос несколько иначе.

– Пресса. – Для солидности я предъявил ей свою записную книжку. – Еженедельник «Шведский стол». Положительная рецензия на две полосы в рубрике «Звезды мирового масштаба».

Дама с вязаньем, посмотрев на меня чуть более заинтересованно, вставила ноги в музейные войлочные тапочки без задников.

– Последите, – сказала она и зашаркала по паркету мимо пустой раздевалки в глубь театра.

А я, как было велено, остался следить.

– Так и знала, что это ты! – Дарья стремительно пересекла фойе и бросилась мне на шею. – Стол, думаю, какой-то! Наверняка Сашка опять чудит! Это мне?! Очень мило!

Окунув лицо в кулек с букетом, Дарья вручила его подошедшей вязальщице:

– Это вам!

– Ну что вы, Дарья Федоровна! – зарделась та.

– Берите, берите! – отмахнулась Дарья. – У меня много! А что ж ты не позвонил?!

«Все ясно, – догадался я. – Если я и беседовал с Дарьей всего несколько часов тому назад, то Урсула, естественно, об этом знать не обязана».

– Так вышло, – стал я оправдываться. – Решил вот навестить проездом из Швеции.

– Почему из Швеции?! – как бы между прочим поинтересовалась Дарья, подкрашивая губы у зеркальной стены фойе.

– С невестой знакомился, – брякнул я, о чем сразу и пожалел. – По объявлению.

– И что?! – Рука с помадой застыла в воздухе. – Она лучше меня?

– Да, – сказал я. – На четыре сантиметра.

Расстроенная Дарья, вместо того чтобы опустить бордовый цилиндрик в сумочку, протянула его вахтерше.

– Спасибо, Дарья Федоровна! – Польщенная дама убрала помаду в ящик тумбочки.

Через мгновение Дарья успокоилась и повеселела.

– Это потому, что я без каблуков! – объяснила она, выходя на улицу. – Где твоя машина?!

– А я без машины! – сознался я.

– Ничего! – Дарья великодушно улыбнулась. – Я рядом живу!

На ходу натягивая перчатки, она взялась декламировать:

– «Так беспомощно грудь холодела, но шаги мои были легки! Я на правую руку надела перчатку с левой руки!..»

– У тебя есть грудь?! – удивился я, останавливаясь.

– Свинья! – фыркнула Дарья. – Свиньей был и свиньей остался.

Вечером мы ужинали в гостиной при свечах: я, Федор Максимыч и Дарья Федоровна. Кит, вздыхая, лежал у моих ног. Он был, пожалуй, единственным, кто жалел о нашем с Дарьей разводе. Трудно делить хозяев.

– Ты, Сашка, пойми! – раскладывая по тарелкам фрикасе, излагал Федор Максимыч свои политические воззрения. – Если человек мудак, то это надолго!

– Папа! – сделала попытку перебить его изнывающая от скуки Дарья.

– Молчать! – Федор Максимыч огрел скатерть ладонью. – Ты дура! А Сашка понимает!.. Допустим, когда-то разумный человек вступил в партию мудаков… Скажем, для успешной карьеры или по идейным соображениям… И там он состоял тридцать лет и три года, за которые сам вольно-невольно сделался мудаком, потому что бытие у них, Сашка, опережает сознание! Но вдруг все изменилось! Мудизм пошел на свалку, а страна прохаркалась и задышала пьяным воздухом свободы! У нас так, Сашка, водится, что даже воздух пьяный! Первым, конечно, сжег свой мудацкий партийный билет на глазах у общественности «разумный человек»! И повел всех к новой демократической вершине! Но мудаком-то он от этого, Сашка, быть не перестал! И пока, Сашка, вся их популяция членистоногих не ляжет в землю, я голосовать отказываюсь!

– Ой, да все знают уже об этом! – вздохнула Дарья. – Не голосуй! Кто тебя неволит?

– Они меня стращают, что если я за осознавших мудаков не проголосую, то вернутся опять мудаки старой закваски! – Федор Максимыч повязал на шею салфетку и взялся за нож. – Как будто трехцветный мудак умнее красного! Кушай, Саня! Домашним-то кто тебя нынче попотчует?!

После сытного ужина и долгих разговоров мы перебрались с Дарьей в ее комнату.

– Как брат и сестра? – спросила Дарья, разбирая постель.

– Как брат и сестра, – согласился я. – У меня к тебе, Даш, просьба нижайшая: ты в банк можешь со мной завтра съездить на Васильевский?

Адрес филиала «Дека-Банка» я отыскал в телефонном справочнике Санкт-Петербурга.

– Только до часу! – Она переоделась в пижаму, обсыпанную мелким зеленым горошком, и нырнула под одеяло. – В два кинопробы на «Ленфильме»! У самого Кумарина!

– Фантастика! – обрадовался я, снимая ботинки.

Кто такой Кумарин, я понятия не имел, но Дарью следовало поддержать.

– Откуда ты знаешь?! – удивилась она. – Кумарин раньше только комедии снимал! А тут – фантастический триллер! «Белая тварь»! Говорят, многобюджетники голливудские нервно курят!