Деон Мейер - Кровавый след

Я заглянул под днище. Здесь имелось много возможностей, но головорезы Инкунзи наверняка все внимательно осмотрели. Я еще раз взглянул на днище при дневном свете, но ничего подозрительного не заметил.

Из-за чего они пошли на риск и устроили ночную погоню? Зачем понадобилось целых пять машин и двенадцать человек? Какие такие ценности можно привезти с севера Зимбабве, где ничего нет — только голая земля?

До того, как мы сели в кабину, Флеа посмотрела на меня и вопросительно подняла брови. Я покачал головой, потому что ответить на ее вопросы не мог.

Мы поехали дальше. Она снова стала задавать вопросы, как будто считала, что обязана поддерживать разговор. Я смотрел на проплывающий мимо пейзаж, пытаясь свести концы с концами. Ключ ко всему наверняка на ферме Сванепулов, где носорогов перетаскивали с одного грузовика на другой. Может быть, кто-то из тамошних не участвовал в перегрузке, не помогал переносить клетки?

Нет.

Виккус громко распоряжался на земле, Флеа стояла в кузове «мерседеса». Сванни — в «бедфорде», с ним половина рабочих, а мы с Лоуренсом и оставшимися рабочими тянули за канаты и сантиметр за сантиметром передвигали тяжеленные клетки. Все были при деле — кряхтели, пыхтели, потели, все были сосредоточены. Чем яснее я припоминал сцену погрузки, тем больше убеждался в том, что на ферме Сванепулов просто не было возможности погрузить в наш «мерседес» что-то еще, тем более спрятать в тайник.

В кармане пикнул мой мобильник. Я посмотрел на дисплей. Эсэмэска. От Эммы. «Жду тебя на ферме Д. Скучаю».

Меня накрыло волной облегчения; я поздно сообразил, что Флеа тоже смотрит на дисплей.

Она посмотрела на меня, и по ее кривой улыбке я понял, что в ее голове появились новые мысли.

Без четверти одиннадцать мы пересекли шоссе N8 между Кимберли и Блумфонтейном. В одиннадцать Лоуренс показал указатель на Магерсфонтейн.

— Известное место… — задумчиво проговорила Флеа. — Кажется, про него написано в учебниках?

— Там состоялось крупное сражение во время Англо-бурской войны, — ответил Лоуренс. — В нем принимал участие мой прадед. Где-то рядом и Пардеберг. И река Моддер.

— Мы победили?

— В Магерсфонтейне и на реке Моддер мы как следует задали британцам, хотя они значительно превосходили нас числом. Но в Пардеберге… печальная история. [7] Речь идет о сражениях так называемой Второй Англо-бурской войны (1899–1902 гг.).

— Расскажи, — попросила Флеа.

В две минуты двенадцатого, в городишке под названием Якобсдал, кое-что отвлекло меня от урока истории, который проводил Лоуренс.

Стараясь не выдавать волнения, я попросил:

— Ты не мог бы остановиться здесь?

— Что случилось, дядюшка? — спросил он.

— Ничего; просто хочу поздороваться со старыми друзьями. — На главной улице, перед небольшим отелем, в ряд выстроились четыре «Харли-Дэвидсона».

— Ладно. — Он притормозил.

Флеа открыла рот, собираясь что-то сказать.

— Я быстро, — пообещал я.

До того как войти, я убедился, что на номерной табличке ближайшего ко мне мотоцикла было написано: «НЕ ЛЕЗЬ».

Я нашел их в маленьком баре; все четверо сидели на высоких табуретах у стойки с пивом в руках и над чем-то смеялись: «Ха-ха-ха!» Я подошел к Седому, положил руку ему на плечо и спросил:

— Ты трезвый?

Он раздраженно обернулся, нахмурился, заметив мой заплывший глаз, кровоподтеки. Напрягся, силясь вспомнить, где меня видел.

— Кто это тебя так отделал? — спросил он.

Теперь все четверо смотрели на меня.

— Повторяю, ты трезвый? Я с пьяными не связываюсь.

— Локстон, — сказал Крысеныш. — Вчера…

Вспомнил, значит. Похоже, они еще недостаточно набрались. Я дернул Седого за бахрому на его кожаной куртке. Он нехотя слез с табурета. Бахрома оторвалась.

— Эй, ты что? — воскликнул он и пошел на меня. Дилетант!

Я уклонился от удара.

— Ты назвал Эмму Леру тощей сучкой, — напомнил я.

— Оставь его в покое! — проворчал Здоровяк, тоже вставая и надвигаясь на меня.

Я врезал Седому. Много вложил в свой удар. Свои сомнения по поводу Эмминого признания в любви, полет, во время которого меня вывернуло наизнанку, несколько часов, проведенных в Мусине под палящим солнцем, унизительную ночь, боль во всем теле, досаду от мучивших меня вопросов, на которые я не мог найти ответы.

Потом я повернулся к Здоровяку и предложил:

— Теперь ты.

В шестнадцать минут двенадцатого я забрался в кабину «мерседеса», испытывая чувство облегчения, как будто с плеч моих убрали тяжесть. Ненадолго ощутил вкус рая.

— Спасибо, — сказал я.

Лоуренс заметил окровавленную руку и сразу сообразил, что произошло.

— Вчерашние байкеры?

— Откуда ты знаешь?

— Вчера Никола сказал мне по телефону, еще до обеда. А он услышал обо всем от дядюшки Дидерика.

Да, в Бо-Кару секретов нет.

Я молча покачал головой.

— Я думала, они ваши друзья, — заметила Флеа.

— По-моему, дружба закончилась.

Лоуренс крепился-крепился и, наконец, не выдержал и прыснул. Потом запрокинул голову и расхохотался. Его веселость оказалась заразительной; скоро Флеа тоже умирала со смеху. Мне тоже хотелось улыбнуться, несмотря на разбитое лицо, потому что в тот миг я понял: они справятся, преодолеют последствия прошлой ночи.

Флеа потребовала, чтобы Лоуренс подробно пересказал всю историю с «Рыцарями Харли», потому что я говорить отказался. И все же интересно было послушать обо всем с другого конца локстонского «испорченного телефона». Количество байкеров увеличилось — их стало шестеро, а не четверо. В рассказе Лоуренса то и дело попадались выражения «подонки», «Ангелы ада» — последнее наверняка понравилось бы Седому. По словам Лоуренса, они «страшно» оскорбили тетушку Вильну и Эмму. Дидерик Бранд в последний миг остановил мой кулак, иначе, как ни крути, получились бы «тяжкие увечья». Леммер, локстонский герой.

— Никакие они не «Ангелы ада», — сказал я, когда Лоуренс замолчал.

— А кто? — спросила Флеа.

— Богатые африканеры.

— Что вы имеете против богатых африканеров? — возмутилась Флеа.

Я покачал головой. Нехотя.

— Ну же, признайтесь, — подначивала она. — Вы им завидуете?

— Несомненно, зависть тоже имеет место.

— А еще что?

Я вздохнул. Отвечать мне совсем не хотелось.

— Говорите же!

— Они вышли погулять из своих башен из слоновой кости.

— Ну и что это значит?

— Это значит, что они обжираются деликатесами не потому, что так их любят, а чтобы утереть нос соседям, потому что они сидят в своих огромных, роскошных домах за высокими заборами, оснащенными сигнализацией, перед громадными плоскоэкранными телевизорами, у них огромные гаражи на три машины, в которых стоят «мерседесы» представительского класса, квадроциклы, навороченные байки и катера. И все-таки они все время ноют, что в нашей стране трудно живется…