Измайлов Андрей - Русский транзит

Правда, обстановка не самая подходящая – пространство ограничено: столы, стулья, тела. Нет основного преимущества – тактическую игру не провести. К тому же нападавшие не слабее меня физически, любой пропущенный удар – последний удар. Одна надежда – на ноги. Повадки у громил боксерские – может, они и мастера, но не в каратэ…

Маэ-гери я засадил в солнечное сплетение матерщиннику – пробил, хотя пресс у него, да, тренированный. Эта же моя нога пошла назад, и набегавший второй сам, можно сказать, наткнулся лбом на пятку. Сильно. Он, кажется, и не понял, что произошло. А когда придет в себя, тоже не сразу сообразит: временная амнезия обеспечена, подобная той, которую заработал Ленька Цыплаков, словив удар душанбинца.

Последний из оставшихся на ногах резко тормознул. Махаться ему явно расхотелось. Но и на ногах стоять тоже пришлось недолго. Драка кончилась, и тут-то расхрабрившийся клиент из толпы вскочил, мощнейшим боковым в висок завалил одинокого бойца. Вот всегда так… Где вы раньше были, храбрецы из публики! Впрочем, и без них справился. Оркестрик заиграл туш. Официанты со швейцаром принялись вытаскивать бездыханных боксеров через задний ход, столь мне знакомый по недавнему прошлому.

Я налил себе фужер коньяку, опрокинул внутрь. Пора в машину, Маринка ждет. Она – молодец, мгновенно среагировала: сказал ей «в машину!», и она исчезла. Никаких бабских штучек с хватанием за руки, никакого нытья «мальчики, не надо! давайте договоримся, мальчики!». Школа!

Кстати, «мальчики» на уговоры не поддались бы – у них был строго определенный интерес. Я. Вот что меня с самого начала насторожило: одинаковые они все были, похожие друг на друга, типаж один и тот же. И типаж этот мне… знаком. Такой же крепенький паренек утром совался к Лийке в квартиру, такой же – густоволосая, но короткая стрижка, побитые уши, пуговичный мягкий нос. Определенно, одна компания и действует по наводке. Но кто навел? Две версии – либо коллеги Головнина пасли меня по старому месту работы, либо… брайтон-питерская мафия Грюнберга. Обе версии маловероятны, и обе версии более чем вероятны. Вряд ли действительно ольгинская тусовка с бухты-барахты нагрянула в «Северную Пальмиру» – разве что с Тихоном решили побеседовать, поспорить, кто сильней: кит или лев. Но Тихон ушел задолго до. И в ресторане не появлялся, только в баре. А кто мне сказал, что боксеры – из Ольгино? Халдей. Запомним халдея. Сегодня – нет, а завтра, когда поутихнет, нанесу визит, потрясу.

Пока же необходимо как можно быстрее сматывать удочки. Туш в оркестре – спасибо. Но мои кулачные подвиги кем- нибудь могли быть оценены иначе: любой клиент или халдей набрал ноль-два, и – ждите, выезжаем!

Маринка сидела в машине. Я плюхнулся за руль, выехал со двора. Чтобы свернуть на Кировский, пришлось стопануться, пропуская автомобили на скорости.

– Саша! – крикнула Маринка и дернула за рукав.

Я уже усвоил, что Маринка просто так кричать не станет. Да и сам, кося глазом влево, улучая свободную дистанцию, чтобы с поворотом вклиниться и влиться в автомобильный поток, – засек что-то неладное. Грузовичок!

Грузовичок без огней, припаркован чуть поодаль от входа в «Северную Пальмиру». Темно, не разглядеть, но… мы с вами где-то встречались. Крытый, тяжелый, импортный, типа микроавтобуса. Тот ли это был, что чуть не размазал меня по решетке Михайловского сада? Похож. Подробностей выяснить не удалось. Стоило мне высунуться со двора, как грузовичок взревел и дал полный газ.

Еще секунда и он впилился бы моему «вольво» в бок. Сам бы не пострадал, а вот я…

Я ухитрился в единственную секунду таки-вывернуть на Кировский, «подрезав» нос какому-то «Москвичу», и тоже врубил полный газ. Ожидал за спиной, позади, лязг и треск, звон стекол – «Москвич» буквально остолбенел, и грузовичок просто обязан был в него врезаться. Но за рулем там сидел ас. Неимоверно петляя, он обошел препятствие, пристроился в хвост «вольво» – и нас тряхнуло.

Еще раз тряхнуло. Преследователь пинал сзади, раздирая и сминая обшивку (бедный Швед! его счастье, что он не видит!). Потом загремело стекло: аккуратное отверстие с паутиной трещин. Ого! Они, кажется, настроены серьезней, чем я полагал. Это уже пуля.

Пуля прошла насквозь, чудом не задев ни меня, ни Маринку. Дырочка в заднем стекле – не беда. А вот то, что и в лобовом – дыра, усложняло положение. Обзор и так был минимальным: я сполз по возможности ниже (Маринка вообще улеглась на пол, скорчившись в первородной позе) – трассы почти не видел, ориентировался по фонарным столбам. Сеть стеклянных морщин не позволяла разглядеть и такую малость.

Мы мчались по осевой Кировского. Я изловчился, задействовав гибкость суставов, выдавил лобовое стекло – ворвался ветер. На мгновение приподнялся… Эх, пораньше бы!

Слишком поздно. В азарте погони мы уже выскочили на мост. Смели заграждения. Красные огни! Мост разводится!

Только и надежда, что зазор еще не катастрофически велик, и перепрыгнем, будто с трамплина.

Надежда вспыхнула и угасла. «Вольво» не достал до противоположной кромки и по дуге ринулся в воду…

Не везет мне с автотранспортом. Собственная «лохматка», милицейский «мерседес», пожарная «Волга», мезенцевская серебристая роскошь, как средство передвижения… «Вольво».

Серега Швед будет весьма э-э… огорчен. Чуяла его душа – не хотел он мне доверять машину даже на короткое время. И прав оказался. Не везет мне с автотранспортом. Точнее, автотранспорту со мной не везет.

Да! Для ровного счета в ту же компанию угроханных по моей милости автомобилей – грузовичок. Маленький, но тяжелый. Очень тяжелый. Бул-льк!

Нас спасло, вероятно, то, что в воздухе «вольво» задрал нос и приводнился на багажник. Нас спасло, вероятно, то, что и я, и Маринка почти лежали на переднем сидении, вжавшись в упругую кожу кресел. Нас спасло, вероятно, то, что лобовое стекло уже отсутствовало.

А вот грузовичок ничто не спасло – он шел за нами, «дыша в затылок». У пассажиров грузовичка был достаточный обзор, достаточный простор для маневра. Но они, судя по всему, тоже увлеклись, а главное, полагали, что Александр Бояров за рулем «вольво» не рехнулся, и значит: соображает, куда и зачем едет. Следовательно, не отстать бы, догнать бы, а там…

За что терпеть не могу корюшку, так это не за то, что она огурцами пахнет (хотя само по себе – противно), а за то, что она, корюшка, по слухам, питается исключительно мертвяками. Будет ей, корюшке, чем питаться некоторое время. Но – не нами. Ни мной, ни Маринкой.

… Вода была горячая, с пенкой, с ароматом хвои, мяты, меда – сложный и вкусный букет. Мы по плечи торчали в воде лицом к лицу, Маринка пихала меня ногами, валяя дурака, старалась подщипнуть за… самое дорогое. В ванне. Вдвоем. На Гражданке. У Маринки.