Роберт Мазелло - Зеркало Медузы

— Я не сомневаюсь в них. Об этом даже нет вопросов.

Дэвид понял, что она не относилась к той категории людей, которые легко воспринимали чужие доводы. И он сожалел, что вызвал ее недовольство. Даже доктор Армбрастер испуганно поджала губы.

— Тогда что же вы хотите от меня?

Постукав по чертежу лакированным ногтем и притопнув ногой для пущей убедительности, миссис Ван Оуэн решительно сказала:

— Я хочу, чтобы вы нашли его.

— Это зеркало?

За кого она принимала его? За Индиану Джонса? Доктор Армбрастер тоже выглядела удивленной таким требованием, но она и не думала возражать богатому спонсору.

— Разве гемолог или специалист по античным драгоценностям не лучше подошел бы для этой задачи? — спросил Дэвид.

— Я уже шла таким путем, — поморщившись, ответила миссис Ван Оуэн. — Они ничего не нашли. Теперь у меня нет сомнений, что для таких поисков необходим ученый вашего уровня.

— Возможно, они не нашли его, потому что зеркала… вообще не существует?

Он едва набрался храбрости, чтобы закончить эту мысль.

— «Медуза» существует, — ответила их гостья тоном, не допускающим возражений.

Посмотрев в ее фиолетовые глаза, блестевшие, как две льдинки, Дэвид поверил ей на слово. Он не смел сомневаться.

— Вы должны доставить его мне, — закончила миссис Ван Оуэн.

Стук в дверь показался Бенвенуто излишне настойчивым, а голос, окликавший его имя, был в равной степени безапелляционным. Руки мастера, покрытые теплым воском, сжались в кулаки. Он работал с натурщицей. Обнаженная Катарина стояла на помосте, подняв над головой венок, как будто предлагая его небесам. Челлини потребовалось полдня, чтобы успокоить ее, и она согласилась позировать только при условии, что скроет под платком поседевшие волосы.

— Кто там? — рявкнул он. — Что нужно?

Его взгляд по-прежнему был прикован к девушке. Он уже послал ученика Асканио к аптекарю за краской для волос, сделанной из лука-порея и вареных грецких орехов. Катарина заявила, что не выйдет наружу, пока ее волосы снова не станут черными. И теперь в доме не осталось никого другого, кто мог бы ответить на чертов стук в дверь.

— Это капитан Лукаси. Я здесь по приказу его светлости герцога Козимо де Медичи.

Герцог, богатый правитель Флоренции, был покровителем всех великих художников города — в том числе и Челлини. Что касается Лукаси, то Бенвенуто знал по прошлым ссорам с ним, что разноцветные шары на эполетах — знаки отличия Медичи — сильно испортили характер офицера и превратили его в нахального педанта.

— Вся работа насмарку! — вскричал он, вытирая руки и бросая тряпку на верстак. — Впусти его.

Катарина завернулась в простыню и, уверившись, что из-под платка не выбивалось ни клочка седых волос, открыла дверь. Лукаси надменно осмотрел ее с головы до ног, и на его губах появилась похабная улыбка.

— Где твоя желтая вуаль? — спросил он, намекая на головной убор, который полагалось носить городским проституткам.

Катарина поморщилась и отступила в сторону. Поднявшись в студию, капитан обвел помещение взглядом.

— Я чему-то помешал?

Подойдя к очагу и заглянув в горшок с белым теплым и тягучим воском, он попытался сунуть туда палец.

— Отойди оттуда, увалень! — взревел Челлини.

Капитан притворился, что ничуть не обиделся. Он повернулся к мастеру и с холодной улыбкой сказал:

— Сейчас ты пойдешь со мной.

— Куда? Зачем?

Лукаси пожал плечами.

— Все, что ты имеешь здесь, приобретено на деньги герцога, — ответил он, указав широким жестом на серебряные чаши и драгоценные камни, лежавшие на столе, и даже на Катарину, сидевшую на крышке сундука. — Поэтому, когда он велит тебе прийти во дворец, ты должен выполнять его приказ без промедления.

Как бы Челлини ни хотелось возразить, он не мог позволить себе этого. Когда Медичи вызывал к себе, лучше было повиноваться. Иначе тебя ожидала тюремная камера в Стинке — он уже попадал туда за уличную драку и больше не желал смотреть на мир через решетку.

— Подожди минуту, — проворчал он, направляясь к тазу с водой.

Счистив воск с запястий и ладоней, он сменил рубашку и накинул на плечи синюю мантию. Под его широким поясом хранилась «Медуза», которую он отныне поклялся держать при себе.

— Выгреби угли из очага, — сказал он Катарине. — Кувшин с воском закрой крышкой.

Направившись к двери, он кивнул Лукаси.

— Я готов. Пойдем.

Капитан скептически взглянул на его штаны и ботинки, забрызганные воском.

— Может быть, переоденешься?

— Я думал, ты спешишь, — спускаясь по лестнице, ответил Челлини.

Если герцог находил возможным по любой прихоти вызывать к себе лучших мастеров города, то пусть он привыкает к признакам их нелегкой профессии.

Узкая улочка перед домом была безлюдной и тихой. Жара загнала всех под крыши. Солнце медленно клонилось к западу, и тени от других мастерских уже пересекали булыжную мостовую. Через дорогу у скобяной лавки лежал бродячий пес. Его бока вздымались, он тяжело дышал. Помахивая хвостом, осел тащил повозку бакалейщика. На балконе соседнего здания старуха выбивала коврик.

Капитан пропустил Челлини вперед, как будто тот был под конвоем. Они прошли по Понте алла Каррайя — старому мосту, где торговцы из Фландрии и Франции продавали шерсть и прочие товары. Флоренция славилась окраской шерсти и качеством холстов. Красильщики с испачканными в синий и зеленый руками полоскали пряжу в Арно. В это время года их работа превращалась в адские муки. Уровень воды падал так низко, что рыба в агонии шлепала хвостами в лужах у берегов. Данте называл их реку, делившую город почти пополам, «проклятой несчастной канавой», и Челлини часто соглашался с таким определением.

Когда они вышли на пьяцца делла Синьория, широкую городскую площадь с выставленными на всеобщее обозрение шедеврами величайших скульпторов — непревзойденный «Давид» Микеланджело или «Юдифь и Олоферн» Донателло, — Бенвенуто помимо воли замедлил шаг, как всегда любуясь потрясающим мастерством современников. Капитан Лукаси подтолкнул его в спину. Повернувшись на каблуках, Челлини сердито предупредил:

— Если еще раз так сделаешь, то горько пожалеешь.

— Шагай вперед! Без разговоров!

— Варвар!

Палаццо герцога — огромная крепость из светло-серого камня, увенчанная зубчатой башней — возвышалось над площадью, словно гигантская наседка. Достойный символ власти и влияния, которое семейство Медичи распространяло на всю Тоскану и окрестные территории. Челлини, бывавший здесь несчетное количество раз, всегда поражался тишине, мгновенно наступавшей в тот момент, когда он проходил под арочным сводом. Словно он, покидая привычный мир, вступал в другую, более разреженную область существования. Впрочем, она не пугала его. С тех пор как он появился на свет и отец окрестил его Бенвенуто — «желанный», — ему было не ведомо чувство страха. Он с гордостью говорил, что не боялся ни одного человека и, кроме нескольких гениев — его друга Микеланджело и живописца Мазаччо, — считал себя выше любого встречного, включая герцогов, пап и принцев. Он часто заявлял, что может преклонить перед ними колени, но не свою мятежную голову.