Гейл Линдз - Операция «Маскарад»

В дверь постучал официант, и они бросились за одеждой. Случайно коснувшись груди Сары, Флорес подумал, что никогда не видел таких совершенных линий, не дотрагивался ни до чего более чудесного.

Одевшись, они открыли дверь. Вошедший официант церемонным жестом снял со стоящих на подносе блюд серебряные крышки и накрыл на стол. Себе Ашер заказал начиненные мясом омара равиоли с капустой, для Сары — утку с вишнями. Последним штрихом в заказе была бутылка хорошего бургундского урожая 1983 года.

Официант в белом переднике кивнул и удалился, Ашер и Сара со звоном сдвинули бокалы.

— За твое здоровье, — сказал Ашер.

— За наше, — ответила она и удивилась тому, что эти слова сами собой слетели с ее губ.

— Ладно, за наше. — Ашер улыбнулся в знак согласия, и на фоне черной бороды отчетливо блеснули его белые зубы.

Оба вооружились вилками и принялись за еду.

— Ты говоришь, что твоя мать была еврейкой, эмигрировавшей в США из Польши, а отец — мексиканцем-католиком. Тогда почему ты болтаешь на французском как на родном, рассказываешь всякие штуки про Париж и никогда не говоришь об истории еврейского народа, о Польше, Мексике, Испании и всем прочем, что тебе должно быть ближе? — спросила Сара, утолив первый голод.

— Я никогда об этом особенно не задумывался.

— Почему?

— Понятия не имею, — ответил Ашер с набитым ртом. — А что, это важно?

— Да, важно. Очень важно, чтобы у человека было прошлое и чтобы он как можно больше знал о нем. Уж я-то знаю, можешь мне поверить.

— Что касается тебя, готов с тобой согласиться, а вот насчет себя пока что-то не уверен.

Услышав эти слова, Сара поняла, что еще очень мало знает об Ашере. В то же время ее приятно поразило, что он заговорил с ней о вещах, о которых, судя по всему, обычно предпочитал не распространяться.

— Ты очень страдал от того, что тебе приходилось ходить и в католическую церковь, и в синагогу? — спросила она.

— Да нет, мне вообще-то нравились обе религии. Я любил обряды, церковное пение. Так что ходить и в церковь, и в синагогу казалось мне совершенно естественным. Но однажды ночью я слышал, как родители ссорились, и ссорились они из-за Бога. Они спорили, какой Бог настоящий. Я был единственным ребенком в семье, и потому все зависело от того, какую религию выберу я. Ребенок должен был разрешить их спор. Но в какое положение я поставил бы того, кто якобы ошибался?

Ашер отвернулся к окну, думая о том, что именно подобные споры, доведенные до абсурда, приводили к религиозным войнам.

— Должно быть, тебе было не по себе, — сказала Сара, глядя на его аристократический профиль. Обладателем такого профиля вполне мог быть и вождь древнего народа, населявшего Мексику, и обитатель варшавского еврейского гетто.

— Пожалуй, да, немного, — ответил Ашер и посмотрел на Сару. В глазах его застыло удивление — он сам был поражен своей откровенностью.

— Ладно, не расстраивайся. Моя память не восстановилась полностью. Не уверена, что когда я все узнаю о себе, то останусь в своем уме.

— С другой стороны, может, тебе это, наоборот, понравится, — смущенно улыбнулся Ашер.

На секунду ей захотелось прижаться лицом к его груди, всем телом ощутить исходящую от него энергию. С трудом подавив в себе это желание, Сара подняла свой бокал, наполненный темно-красным вином.

Ашер отложил вилку и провел ладонью по ее щеке. Слегка повернув голову, она поцеловала его руку, глядя в его такие чистые и ясные глаза.

Закончив трапезу, он продемонстрировал ей свои покупки — белую мужскую рубашку, черный галстук, строгий черный костюм, черные носки и черные же туфли, черную ермолку, фетровую шляпу с широкими полями, которую можно было надевать поверх ермолки, молебную шаль и накладные черные пейсы, точно такого же цвета, как перекрашенные волосы Сары.

— Боже мой, похоже, мне предстоит идти на еврейские похороны, — сказала Сара, потрогав шелковистые завитки.

— Надеюсь, что нет. Перед тобой стандартная одежда обыкновенного еврея, приверженца идей хасидизма. Тебе еще потребуется вот это, — Ашер протянул ей очки в тонкой металлической оправе, — и вот эта штука, которая называется тефиллин. Тефиллин, понятно?

С этими словами он передал ей небольшую кожаную коробку с прикрепленной к ней длинной полоской материи.

— Я покажу тебе, как надо оборачивать этой лентой руку, — продолжал Флорес. — В коробке — священное писание. Дело в том, что «хасид» в переводе с древнееврейского означает «благочестивый», «очень набожный». Приверженцы хасидизма очень серьезно относятся к этим вещам. Они постоянно молятся и обожают проповедовать свои взгляды, состоящие в необходимости добровольного и радостного поклонению Всевышнему.

— В этом я буду похож на студента, правда?

— Да. На молоденького ученика традиционной еврейской школы без малейших признаков растительности на лице. Никто тебя не узнает.

— Блеск, — хихикнула Сара.

После этого Ашер показал ей приобретенный для себя наряд бизнесмена на отдыхе, а также длинный список компаний, принадлежащих корпорации «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз». Сара внимательно изучила его, произнося некоторые названия вслух, и заключила:

— Ничего не понимаю. Ты думаешь, есть какая-то связь между О’Кифом, Гордоном и Бремнером? Или даже между О’Кифом и Лэнгли?

Флорес в это время расхаживал взад и вперед по номеру в своем длинном купальном халате. Внезапно он остановился как вкопанный и щелкнул пальцами:

— Лэнгли!

— Что Лэнгли?

— Как же я раньше не сообразил, — поморщился Ашер. — Знаешь, кто такой Джек О’Киф? Это один из тех, кто реформировал Управление стратегического планирования в Центральное разведывательное управление?

— Джек О’Киф? — переспросила Сара, вспоминая. — «Рэд Джек» — Рыжий Джек О’Киф?

— Да. Вот откуда взялся Стерлинг О’Киф.

— О’Киф — довольно распространенная фамилия, Ашер.

— Может быть, но Джек О’Киф был наставником Бремнера. Если Бремнер как-то связан со «Стерлинг О’Киф энтерпрайсиз», Джек О’Киф тоже может иметь к этому отношение.

— А разве он еще жив?

— Если бы он умер, я бы знал об этом. Во всем ЦРУ объявили бы траур. Ведь он руководил всей американской разведкой. Хорошо было бы нам разыскать его…

Они замолчали, анализируя это новое обстоятельство.

— Да, кстати, — Ашер снова принялся вышагивать по комнате. — У Джека О’Кифа и Кристин Робитай был роман, правда, очень давно. Она мне рассказывала об этом. Может быть, она знает, где его можно найти.

— Люди из Тур-Лангедок наверняка наблюдают за ее магазином, — сказала Сара.

— Точно. Они понимают, что я вряд ли покажусь там снова, но на всякий случай будут за ним следить. Завтра я попробую отправить Кристин сообщение и попрошу встретиться со мной где-нибудь в подходящем месте. Один раз, несколько лет назад, она уже спасла мне жизнь. Если я хочу выйти на О’Кифа, я должен на кого-то положиться. Сама понимаешь, я вряд ли смогу зайти в Тур-Лангедок и навести справки. Так что Кристин — мой единственный шанс. Но я не буду разговаривать с ней, пока не удостоверюсь, что за нами нет хвоста.