Тэми Хоуг - Прах к праху

С другой стороны, ему сегодня пригодился бы ее опыт. Не говоря уже о долгом, глубоком поцелуе и жарких объятиях. Усилием воли Куинн заставил себя вернуться к папке с делом и вновь пробежал глазами описания жертв, стараясь не упустить какую-то важную деталь, которая до сих пор ускользала и которая связывала всех четверых воедино. Не упустить и ткнуть в нее пальцем.

Записи о Мелани Хесслер сделаны его собственной рукой — короткие, фрагментарные. Ковач уже дал задание Мэри Мосс собрать как можно больше информации о последней жертве Крематора, но Мэри еще не явилась с отчетом. Лично он знал о жертве номер четыре лишь то, что она работала в книжном магазине для взрослых, что в глазах убийцы наверняка ставило ее на одну доску с двумя убитыми проститутками. Всего несколько месяцев назад на нее напали в переулке за магазином, но те два типа, что изнасиловали ее, имели алиби и не входили в список подозреваемых.

Господи, как грустно думать о том, сколько унижений выпало на долю этих женщин! Лайла Уайт и Фон Пирс оказались на панели, что само по себе чревато надругательствами самого разного рода. Прошлым летом Лайлу Уайт избил наркоторговец, Пирс трижды за последние два года попадала на больничную койку. Первый раз ее избил сутенер, второй раз — уличный грабитель, в третий раз она стала жертвой насильника.

Джиллиан Бондюран терпела надругательства над собой за закрытыми дверями родительского дома. Если, конечно, Джиллиан — жертва.

Куинн вновь переключил внимание на фотографии жертвы номер три и несколько минут внимательно рассматривал ножевые раны на ее грудной клетке. Нет, это явно почерк убийцы: длинная рана, короткая рана, длинная рана, короткая рана — подобно лучам кровавого солнца либо лепесткам некоего жуткого цветка. Я люблю тебя, я не люблю тебя. Перекрести мое сердце, дай умереть.

Ему тотчас вспомнились слабые голоса на кассете: «Поверни… сделай это…» — «Хочешь, чтобы я…»

Боже, с какой легкостью Джон мог представить двух убийц, стоящих по обеим сторонам еще теплого безжизненного тела: как они по очереди вспарывают ножом грудную клетку несчастной женщины, скрепляя ее кровью свое кошмарное партнерство.

Казалось бы, эта картина должна была привести его в содрогание. Но нет. За годы работы в Бюро он насмотрелся вещей и похуже. Хотя, конечно, не намного. И чаще всего подобные зрелища притупляли чувства.

Но это привело его в содрогание.

Мужчина и женщина. Он быстро прокрутил в голове список возможных комбинаций, сопоставляя жертв с теми, кто их знал: Гил Ванлис, Бондюран, Лукас Брандт, чета Эрскинов — никого из них нельзя было исключить однозначно. Та проститутка, которая оставалась в приюте в тот вечер, когда исчезла Эйнджи Ди Марко, утверждала, что ничего не слышала — ни криков, ни возни. Кстати, по ее словам, она была подругой жертвы номер два. Мишель Файн, единственная подруга Джиллиан Бондюран. Странная, непонятная женщина, перенесшая как физические, так и эмоциональные травмы. За ней явно тянется какая-то темная история. Более того — никакого алиби на ту ночь, когда пропала Джиллиан.

Куинн потянулся к нотам. Их отдала Файн. Интересно, какие из композиций Джиллиан она предпочла оставить себе?

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь положенного «войдите», в дверь просунулась голова Ковача.

— Чувствуешь запах? — спросил он, переступая порог, и привалился спиной к залепленной фотографиями стене. Куинн окинул его взглядом: костюм помят, галстук съехал набок, верхняя губа распухла — напоминание о том, как Питер Бондюран заехал ему кулаком по физиономии. — Тушеный гусь, жареная задница, подгоревший тост.

— Выбыл из игры? — спросил Куинн.

— Дайте мне сигару. Я больше не член следственной группы. Завтра на пресс-конференции будет объявлено имя моего преемника.

— Скажи спасибо, что Бондюран вообще не дал тебе коленом под зад из полиции, — заметил Куинн. — По-моему, Сэм, ты слегка перестарался, играя роль плохого копа.

— Плохого копа, — повторил Ковач с явной неприязнью. — Это обо мне. Я говорил то, что думал. Я по горло сыт им, он у меня уже вот где сидит — и сам он, и его деньги, и его власть, и его прихлебатели. То, что рассказала мне Шерил Торнтон, было выше моих сил. Я только и делал, что думал о несчастных убитых женщинах, на которых всем наплевать. А этот Бондюран, видите ли, вздумал играть с нами в собственные игры, как будто он здесь самый главный… Я думал о его дочери, о том, что впереди ее ждала такая прекрасная жизнь — и вот теперь ее нет. Но если даже она и жива, то все пошло наперекосяк. Из-за него, из-за любимого папочки, будь он проклят!

— При условии, что он действительно совращал дочь. Мы ведь не знаем, правду нам рассказала Шерил Торнтон или нет.

— Бондюран оплачивает больничные счета ее мужа. Зачем ей понадобилось говорить о нем что-то дурное, не будь это правдой?

— Скажи, а она не намекала, что убийцей может быть сам Бондюран?

— Нет, такого она не говорила.

Куинн протянул Ковачу ноты.

— Можешь думать что хочешь. Но, судя по вот этому, ты наступил ему на больную мозоль.

Не успел Ковач прочесть первую строчку текста, как тотчас насупил брови.

— Господи Иисусе!

Куинн развел руками:

— Кто знает. Может, тут пахнет сексом, а может, и не пахнет. Речь может идти об отце, а может и об отчиме или ни о ком конкретно. Я бы хотел еще разок поговорить с ее подругой Мишель. Интересно, как она истолкует этот текст — если, конечно, согласится это сделать.

Ковач обернулся на фотографии, которые Куинн клейкой лентой прикрепил к стене. Убитые женщины, еще живые, улыбались.

— Лично для меня нет ничего омерзительнее, чем педофил. Почему, по-твоему, я не расследую сексуальные преступления? Даже если с ними меньше мороки. Потому что, возьмись я за эти дела, сам бы в два счета угодил или в тюрягу, или в психушку. Стоило бы мне поймать сукиного сына, который изнасиловал ребенка, честное слово, я убил бы мерзавца на месте. Удалил бы его из генофонда, и все дела. Ну, ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю.

— У меня в голове не укладывается, как можно смотреть на собственную дочь и думать: «Черт, а не трахнуть ли мне ее?»

Ковач покачал головой и вытащил из нагрудного кармана помятой белой рубашки сигарету. И хотя в кабинетах ФБР курить запрещалось, Куинн промолчал.

— У меня самого есть дочь, — произнес Ковач, выдыхая струю сизого дыма. — Впрочем, ты этого не знаешь. Этого почти никто не знает. От первого брака, который продлился ровно полторы минуты после того, как я пришел служить в полицию. Джина. Сейчас ей шестнадцать. Я давно уже не видел ее. Ее мать вторично выскочила замуж и переехала в Сиэтл. Так что теперь ее отцом считается кто-то другой.