Тэми Хоуг - Прах к праху

Она никому не рассказывала про Куинна, даже самым близким людям: ни сестре, ни родителям. Они даже не догадывались, что ее увольнение из Бюро было окутано легким облачком скандала. Она бы все равно не смогла объяснить свои чувства к Джону, после того как Стивен отдалился от нее на волне собственного горя и гнева. Но даже оборванные нити, которые связывали ее когда-то с Джоном, были так дороги… Она не собиралась рассказывать о них никому из опасений, что ее неправильно поймут. А то, что родители проявят не больше понимания, чем бывшие коллеги, — в этом она ничуть не сомневалась.

У нее был роман. Она изменяла мужу. Она стала преступницей. Это именно то, во что людям хотелось верить, в самое худшее и грязное. И никому никакого дела до того, как одиноко и неуютно ей было, как она нуждалась в поддержке и утешении. Ее отказывались слушать, когда она пыталась объяснить, что дело даже не в физическом влечении, которое она испытывала к Джону Куинну — или он к ней. Люди предпочитали верить в худшее, потому что это не так затрагивало их собственные жизни.

И Кейт оставила секреты при себе — и вину, и сожаление, и сердечную боль, которая стала неотъемлемой их частью. Постепенно — кирпичик за кирпичиком — она построила новую жизнь, на крепком фундаменте, прочную и ровную. Каждый день на работе, с восьми до девяти. Клиенты приходили и уходили. Она помогала — каждому по-своему, — после чего они исчезали из ее жизни. Отношения с ними имели границы, личные и временные.

Стоило подумать об этом, как она тотчас представила Эйнджи — и сделала глоток джина. Ей вспомнились слезы девушки, как, сжавшись в комок, это дитя улицы рыдало, словно малый ребенок, кем, в сущности, она и являлась, хотя упорно отказывалась в этом признаться. Напуганная, сгорающая от стыда. Впрочем, в этом она тоже никогда не признается.

Сама Кейт тогда опустилась на колени у ног Эйнджи и попыталась поддержать физический контакт: то поглаживала ей руку, то колено, когда та согнулась в три погибели, пряча лицо. И все это время ее саму туго затягивала та же самая петля эмоций, череда мыслей — что она никому не мать, что та невидимая связь, которую она пыталась установить с девушкой, по большому счету, лично ей не нужна, а Эйнджи ее недостаточно.

Но самая горькая правда заключалась в том, что, кроме Кейт, у нее никого не было. Мяч был на ее поле, но бросить его некому. Никакой другой адвокат в их отделе ни за какие коврижки не согласился бы иметь дело с Сэйбином. Да и мало кто согласился бы иметь дело с Эйнджи.

История, которую рассказала девушка, была коротка, печальна и банальна. На Лейк-стрит ее снял какой-то мужчина и высадил из машины в парке — вернее, выбросил, как этакую одноразовую секс-игрушку. Он даже не спросил ее имени. Заплатил ей двадцать баксов, хотя стандартная цена такой услуги — тридцать пять. Когда она пожаловалась, сказал, что сейчас вызовет полицию, вытолкал ее из машины и уехал. Бросил одну посередине ночи, как никому не нужного котенка.

У Кейт из головы не шла картина: Эйнджи, расхристанная, пропахшая сексом, стоит, держа в руках мятую двадцатидолларовую бумажку. Одна. Никому не нужная. Брошенная на произвол судьбы. И ее жизнь протянулась перед ней, как сорок миль разбитой дороги. Ей же лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Не намного старше Эмили, если бы та осталась жить.

По щеке Кейт покатились слезы. Она выпила еще джина и попыталась сглотнуть застрявший в горле комок. Сейчас не до слез, да и какой в них толк? Эмили давно нет, и никакая Эйнджи ее не заменит. Да и нужна ли ей замена? Если нахлынет одиночество, то она знает, как с ним бороться. Научилась за эти годы. Задвинь боль и тоску с глаз подальше, возведи вокруг них высокие стены. Не дай бог, чтобы за них кто-то заглянул. В том числе и она сама.

Усталость и алкоголь давали о себе знать. Кейт поднялась и направилась в кабинет проверить сообщения на автоответчике. Кстати, неплохо бы позвонить в «Феникс», еще разок поговорить с Эйнджи на сон грядущий. Укрепить невидимую нить, что возникла между ними сегодня.

Кейт меньше всего хотелось думать о том, что девчонка сейчас сидит в комнате одна, чувствуя себя одинокой и беззащитной и одновременно злясь на собственную откровенность. Не хотелось думать о том, что ей самой, наверное, следовало приложить больше усилий, чтобы эта ниточка стала крепче, проникла глубже.

В прихожей царил полумрак. Сюда через два узких окошка проникал свет фонаря в полуквартале отсюда — мягкий, приглушенный, серебристый. Кейт давно уже собиралась эти окошки убрать. Достаточно их разбить, и можно попасть в дом. Причем она всякий раз вспоминала об этом вечером, перед тем как лечь спать.

В библиотеке — она же рабочий кабинет — горел неяркий свет. В свое время Кейт оставила эту комнату почти такой, какой она запомнилась в детстве, когда отец работал на управленческой должности в компании «Ханивелл». Тесноватая, мужская по духу, с дубовым письменным столом и парой сотен книг на полках, комната пропахла кожаной обивкой и примесью едва уловимого аромата дорогих сигар. Автоответчик мигал красным огоньком, однако звонок раздался еще до того, как она нажала кнопку воспроизведения.

— Кейт Конлан.

— Это Ковач. Слушай меня. Поднимай со стула свою толстую задницу и дуй в «Феникс». Наша свидетельница пропала. Увидимся там.

— Ну почему я не осталась с ней? — досадовала Кейт, нервно расхаживая по гостиной «Феникса». — Черт побери, ну почему я не осталась с ней?

— Ты же не можешь пасти ее все двадцать четыре часа в сутки, — успокоил ее Ковач, зажигая сигарету.

— Нет, — пробормотала она, окинув колючим взглядом детектива из отдела по борьбе с наркотиками. Ковач отрядил его следить за Эйнджи, пока та обитала в «Фениксе». Это был неопрятного вида щуплый тип в армейской куртке, на кармане которой было написано его имя: «Айверсон».

— Вам же было сказано следить за ней.

— Эй, послушайте! — Айверсон даже вскинул руки, защищая себя от ее гнева. — Я был здесь. Но мне не сказано ходить за ней по пятам. Так что она, похоже, выскользнула через черный ход.

— Ну-ну. А через что еще ей выскальзывать? Раз вы сидели здесь, это по определению исключает главный вход.

Детектив откинул голову назад и с важным видом, словно задиристый петух, направился к Кейт. Такой подход обычно производил впечатление на торговцев и их клиентов.

— Я не напрашивался на эту работенку. И не намерен выслушивать морали от какого-то там соцработника.

— Успокойтесь! — прикрикнул Куинн.

Кейт взглядом остановила Айверсона и оставшееся между ними расстояние сократила сама.

— Ты прошляпил нашего единственного свидетеля, слышишь, болван! Отказываешься отвечать мне? Отлично. Как насчет самого шефа? Или окружного прокурора? Или лучше пойди скажи мэру, что ты прохлопал ушами единственную свидетельницу того, как убийца поджег тело дочери Питера Бондюрана, а все потому, что ты у нас большой спец по борьбе с наркотиками и считаешь ниже своего достоинства следить за какой-то там сопливой девчонкой.