Альберто Марини - Консьерж

Киллиан посмотрел на часы. Было 6:40. Дом уже начинал просыпаться, а он все еще сидел в своей комнатке, практически голый.

«Клара, умерла моя бабушка, и я задыхаюсь от боли. Ты не представляешь, как мы были близки и как я страдаю без нее. Я хотела поговорить именно с тобой, потому что помню, как когда-то не проходило и дня, чтобы ты не говорила о своей любимой бабуле». Это был несколько дерзкий ход, да и откуда Киллиан мог знать, о чем болтают между собой студентки, но, даже будучи далеки от истины, эти слова имели шанс проникнуть в самое сердце Клары. «Мне кажется, что у вас с бабушкой была такая же крепкая связь, как у нас. Наверное, ты единственная, кто сможет меня правильно понять. Бабушка была для меня особенным человеком, не таким, как все другие. Мне так трудно смириться с тем, что ее больше нет…»

Он поднялся в привратницкую будку, взяв компьютер с собой, чтобы завершить послание там. Но сначала открыл внешнюю калитку и поздоровался с первыми соседями, в том числе с миссис Норман и ее болезненными «девочками», а потом уже вернулся за стол.

Киллиан был всецело поглощен текстом, а лифты ездили вверх и вниз. «И знаешь, Клара, я должна признаться, что есть еще одна причина, кроме пустоты, оттого что бабушки не стало». Нужно нацелиться на чувство вины. «Нечто более жестокое и невыносимое: отчаяние из-за того, что меня не было рядом, когда она больше всего во мне нуждалась. Моя обожаемая бабушка умирала, Клара, а я, ее любимая внучка, была далеко. Каждый раз, стоит закрыть глаза, я вижу, как она, несчастная, пытается взглядом найти внучку среди родственников, стоящих у постели… и напрасно. Я предала ее в последнюю минуту, и мне нет прощения».

От оторвался от компьютера и взглянул на вестибюль. Там никого не было, но по мраморной стене тянулся длинный, больше метра, след от шоколадного пирога. Увлекшись, он пропустил уход Урсулы, но ничуть не расстроился и даже не стал спешить с уборкой. Сначала нужно было дописать послание.

«Я знаю об этом и проклинаю себя. Представляю себе ее лицо в последние мгновения жизни, попытки успокоить через родных непутевую внучку, скрыть боль, которую она испытывала из-за того, что меня не было рядом. Она сказала, чтобы я не беспокоилась, что она чувствует, что я рядом с ней… Бедная моя бабушка…»

Лифты продолжали двигаться, соседи приходили и уходили, а Киллиан здоровался с ними машинально, кивком головы, отрешенный от всего окружающего. Сейчас он был не консьержем, а Аурелией, печальной мексиканской девушкой, и не мог себе позволить отвлекаться.

«Я правда страдаю, потому что мне нет прощения, Клара, и было бы лицемерием искать его. Мне очень нужно поделиться с тобой, я так сильно провинилась. Боже мой, что я…»

— Представляешь, ты мне сегодня приснился!

Киллиан оторвался от экрана, и его глаза расширились от испуга. Перед ним, улыбаясь, стояла Клара, в красном пальто, из-под которого был виден белый свитер.

— Спокойно, сон был не эротический… — добавила она, смеясь над реакцией пораженного консьержа.

Он был ошеломлен, не мог ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. На дисплее компьютера были открыты профиль Аурелии и половина написанного сообщения. Любопытный взгляд Клары пару раз упал на ноутбук, но она, воспитанная и образованная, уважала чужую личную жизнь и, конечно, не посмела взглянуть на экран.

— Эй, я пошутила, — сказала девушка, чтобы немного успокоить Киллиана. — Ладно, вижу, что ты не рад, так что забудь об этом. Я и сама не знаю, что мне снилось. У меня в последнее время проблемы со сном.

Киллиан молчал.

— У тебя все в порядке? — спросила Клара, и он молча кивнул головой.

Клара приподняла брови, не понимая, что происходит. Но ее это особо не волновало. Она надела шерстяные перчатки и теплые наушники вместо шапочки.

— Еще хотела сказать, чтобы ты не волновался насчет часов… Я сама виновата, ничего страшного, бывает. Ладно… хорошего дня, Киллиан.

Когда он сумел поднять руку в знак приветствия, Клара уже ушла. Через стекло он посмотрел на пустынный тротуар и сказал себе, выпуская из легких воздух: «Точно, нужно поменять хлороформ на что-то другое».

Он вернулся к монитору. Послание было практически закончено, и теперь оно нравилось ему гораздо больше. Структура была выстроена так, что сначала он формировал между двумя женщинами приязнь и интерес, потом заставлял Клару разделить их общую боль, а потом бил в цель, возрождая чувство вины. Он понимал, что лишен литературного или поэтического таланта, но письмо казалось правдоподобным, искренним посланием от страдающей подруги.

Он подумал, какой будет первая реакция Клары. Наверное, в такой ситуации Клара попросит у Аурелии ее номер телефона, чтобы поговорить.

«Боже мой, что я наделала. Я даже не знаю, жива ли твоя бабушка. Всей душой надеюсь, что она жива и здорова. И если это так, никогда не бросай ее, Клара. Навести ее сегодня же и крепко, крепко обними. Не хочу, чтобы ты когда-либо страдала так, как страдаю сейчас я. Прости, что влезла в твою жизнь, но мне очень нужно было открыться кому-то, кто поймет. Я сейчас не готова говорить по телефону или встречаться с кем-то, мне нужно время, чтобы прийти в себя. Все это очень тяжело. Когда появятся силы, я постараюсь с тобой связаться. Крепко тебя обнимаю. Твоя подруга Аурелия».

Он закончил. Общее впечатление было хорошим, и он даже не оставил себе возможности для сомнений, а отправил текст, не перечитывая. Когда Клара доберется до офиса, послание уже будет ждать ее в Сети.

В 10:40 Киллиан разложил корреспонденцию по почтовым ящикам. Ему не нужно было вскрывать конверты, чтобы получать частички информации о людях, живших в месте его работы. Все небольшие детали он записывал в черную книжечку. Например, одиночество миссис Норман подтверждалось тем, что она не получала ничего, кроме счетов за газ, воду, телефон, свет, а раз в два месяца — журнал о собачьей моде. Был хорошо виден уровень доходов некоторых соседей, например женщина из квартиры 5Б получала кучу счетов за всякие необязательные услуги: платное телевидение, спортивный клуб, гольф-клуб, салон красоты, бассейн, иглоукалывание, массаж, кислородотерапия, брачное агентство… Она была подписана на множество журналов, ей приходили предложения из туристических агентств и приглашения в ночные клубы и новые рестораны.

Больше всего Киллиана интересовала переписка пожилых людей с их ровесниками — это был их единственный (или, по крайней мере, очень важный) способ общения с друзьями и близкими. Например, мистер Самуэльсон, которого никогда не навещали гости и который часто сидел в кафе один, на самом деле был не так уж одинок. Ему регулярно приходили письма от друзей и знакомых со всех уголков страны, а чаще всего — из Вашингтона, от какой-то Жозефины Ворд. Письмо от нее было в почте и на этот раз. Киллиан подержал в руках конверт, надписанный аристократическим почерком Жозефины, и положил его в карман.