Алексей Егоренков - Земля точка небо

Незаметно для себя она стала придираться к Элизе, высмеивать ее реплики и мнения – и вдруг заметила, что это удается поразительно легко. Мало того, что Элиза Фрейд порола чушь как психолог – Лизу бесил даже ее характер. Элиза постоянно называла человеческие эмоции сухими терминами, давала глупые невыполнимые советы, не к месту заводила речь о морали и общественных принципах… Внезапно Лизу осенило.

– Так и есть! – она вскочила, едва не опрокинув диван. Ребята по очереди скосили на Лизу глаза, в которых искрилась Элиза на телеэкране.

– Так и есть, – повторила Лиза, внимательно изучая себя в телевизоре. – Смотрите, они делают из меня идиотку!

– Кто «они»? – спросил Дима.

– Студия! Они специально дают мне такие реплики, может, даже монтируют так…

– Да всё отлично, – промычал Максим, отрешенно полируя ногти о щетину.

Она снова присела.

– Но для психолога совершенно очевидно, что Артем был неправомочен питать подобные чувства, – говорила Элиза Фрейд за кадром, и Анжелика слушала ее, постукивая маникюром о поддельный микрофон и роняя публике легкие ухмылочки.

– Я не могу смотреть, – Лиза резко встала и ушла в кухню. Ей хотелось расплакаться, но вместо этого она сломала две спички и поставила чайник на огонь.

Она пила вторую или третью чашку, когда к ней осторожно заглянул Дима. Хмурая Лиза прихлебывала чай и курила, а он всё мялся на пороге.

– Закончилось? – спросила она, гася в блюдце сигарету. – Будешь чай?

– Да… Нет. Нет, не закончилось, но давай попьем.

Она плеснула ему чашку и чокнулась, прежде чем допить свою.

– Ты правда считаешь, что тебя как-то обманывают? – спросил Дима в чашку. – Не знаю, ну, зачем им это нужно?

– Да конечно, просто используют, – Лиза уронила руки на стол и огляделась. – Ведь постоянно, ты сам видишь, меня выставляют образованной идиоткой.

Она закатила глаза, потом сложила губы бантиком, подражая Анжелике.

– «Да, послушаем, что скажут нам тупые психологи. Как это знакомо: умничает, дурочка, а сама ничего ни в жизни, ни в чувствах не понимает».

Нет, только сейчас до нее дошел весь этот ужас. Как можно идти на съемки, зная, что о тебя вытирают ноги, дают тебе роль ничтожества в жизни и профессии. Как можно общаться с Катькой-Анжеликой, раз она такое чудовище? И вообще, дважды чудовище, если делает это сознательно.

– Не понимаю, – сказал Дима. – Как это получается?

– Что?

– Ну, использовать.

– Сам видел. Мне дают слова, я их читаю. А цель у этих реплик одна – чтобы все поняли, какая я ограниченная дура.

– Но это ведь одни слова. Тебе же не приказывают, как себя вести?

– Да, слова, но они просто…

– Просто слова из букв, – Дима рассеянно и шумно отхлебнул чай.

– И всё равно, я не могу проговорить их всерьез и не выглядеть дурой. Вот если бы я была… То есть, это же нечестно по отношению к… – Лиза притихла и задумалась.

«Если бы я была стервой и читала тексты с издевкой». Но это нечестно по отношению к… публике? К тем приглашенным статистам, которые хлопают и смеются по команде? Или по отношению к Анжелике, которая сама над всеми издевается? Или по отношению к зрителям, которые готовы принимать дешевую игру за жизненную драму.

«Студия будет недовольна», – подумала Лиза и снова усомнилась – а будет ли? Что им какая-то помощница ведущей – они заняты рейтингом, – а разве поведение Элизы, актера второго плана, может повлиять на рейтинг?

– Я слишком неуверенна.

– Что? – Дима поставил чашку.

– Я так выгляжу, потому что не уверена в себе, – объяснила Лиза. – На прослушивании ведь было в сто раз трудней, но я повела себя уверенно, и им понравилось, а теперь…

«Теперь я всего пугаюсь и говорю скованно, вот и выгляжу как дура, и студия здесь не при чем», – решила она, встала и прошла к заварнику, и вдруг едва не выронила чашку – так резко у нее закружилась голова.

Лизу бросило в жар от воспоминаний, – как она плюнула на всё и забылась, передав весь контроль давно знакомому внутреннему дьяволенку. Который жил в ней с детства, которого она любила, стеснялась и боялась. Который постоянно впутывал ее в отчаянные истории и связи. Благодаря которому Лиза и прибыла в Москву.

«Это она», – чуть не сказала Лиза вслух. Ну конечно, это и есть Элиза Фрейд, она должна быть именно такой: буйной веселой стервочкой, которая знакомится на улице, смеется, не краснея, стучит пачкой о край стола, чтобы достать сигарету и танцует в одиночестве, и плевать ей на всех мужчин.

– Эй, – позвал Макс из коридора. – Тут всё в порядке?

– Всё супер, – ответила Лиза. Проходя мимо, она запустила пальцы в его волосы и громко чмокнула Максима в нос, а потом отправилась к себе, не зная, что подарила ему очередную неделю воспаленных желаний.

– С ней всё в порядке? – напоследок услышала она его осторожный голос.

– С ней всё отлично! – крикнула Лиза, млея оттого, что это была правда.

Через пару дней начнутся съемки, а еще через две недели телезрителей ждет сюрприз. И если Анжелика нагнется к ее уху в перерыве и зашепчет: «что ты делаешь», Элиза ответит:

– Всё отлично. Расслабься, подруга.

И улыбнется ей.

– Нет, вы что двое, издеваетесь? Вы мне шутите, что ли?

– Товарищ майор, мы в милиции, у нас шутки в сторону.

– Черт знает что… Психоделы какие-то. психов делают. Или они там с ума посходили?

– Это жизнь, товарищ майор.

Невозможно привыкнуть к нападению сзади. Чужая рука оборачивает шею, и ты невольно хватаешь ее, вскидываешь голову и чувствуешь, как мокрый ветерок гуляет под рубашкой, и понимаешь, что твой живот открыт – и пах открыт – и ты беззащитен. Ты ждешь удара спереди или укола сзади, а вместо этого стальная рука ведет тебя прочь, заставляя неловко ступать по асфальту, и усаживает на землю у горячего борта машины, прямо в летнюю пыль, и наконец в легкие сочится воздух, и ты, сглотнув, растирая шею, понимаешь, что это всего лишь Музыкант.

– Какого черта здесь делаешь? – у него в голосе не было интереса. – Почему вышел через эту дверь?

Какую дверь?

– Из подвала. Сюда выходят только психоделы. Ты не психодел – что тебе здесь надо?

Я попробовал встать, опершись рукой в грязный капот припаркованного джипа, тот ожил и засвистел, мигая всеми огнями. Музыкант ухватил меня за руку и отвел прочь, усадив на высокий бетонный парапет.

– Так, – он убрал шило в полую флейту. – Рассказывай, какое имеешь к ним отношение?

К ним? О чем он? Я вышел из клуба здесь, потому что мне показали короткий путь.

Музыкант осмотрел меня пляшущим болезненным взглядом и зашелестел пачкой сигарет, пытаясь зубами сорвать целлофан.