Брижит Обер - Железная Роза

— Все в порядке, раненых нет?

Я понял вопрос, потому что моя мать, уроженка Вены, говорила только на немецком, да и я сам с раннего детства весьма сносно изъяснялся на нем.

— Нет, нет, все о'кей, — ответил толстяк на этом же языке с сильным французским акцентом.

Я поспешно вынырнул из кустов. На нас пялился какой-то славный тип в жатом тергалевом костюме. Его жена в это время награждала шлепками трех малышей, которые вопили на заднем сиденье их мини-автомобильчика. Явно немец из бывшей ГДР в отпуске. Я помахал ему рукой, быстро подошел к напавшему на меня толстяку, фамильярно положил ему руку на плечо, вонзив при этом в весьма болезненной хватке пальцы под лопатку и ключицу. А восточному немцу, выглядевшему несколько растерянным, я адресовал приятнейшую улыбку.

— Все нормально, спасибо, просто моему приятелю пришлось резко затормозить: ему показалось, будто дорогу перебежала собака.

Толстяк попытался высвободиться, но я усилил хватку, прижав еще и гортань, так что он не мог говорить. В его рыжеватых коротких усах серебрились капли пота. Немец в жатом костюме, пожелав нам доброго пути, уселся в свой серый «трабант». И пока он выжимал сцепление, я во весь рот улыбался, потом, схватив толстяка за запястье, резко завернул ему руку, вынудив опуститься на колени за «тойотой», и при этом громко произнес:

— Посмотрим, нету ли каких повреждений.

Под прикрытием корпуса машины я с размаху ударил головой толстяка о дверцу. Он застонал, но сопротивляться не мог: я так завернул ему руку, что достаточно небольшого усилия, и она сломалась бы. Воспользовавшись тем, что он оглушен, я отпустил его голову, выпрямился во весь рост, нанес ему чудовищный удар ногой по почкам и при этом свободной рукой помахал отъезжающей машине. Малыши радостно махали нам через заднее стекло.

Толстяк с лицом, побелевшим от боли, перевернулся на земле, наполовину вытащил из кармана куртки пистолет, но я с размаху наступил ему каблуком на пальцы, затем тут же врезал ему в лицо носком туфли. Нос у него хрястнул, и на голубую рубашку хлынула кровь. В жилы мои с силой реактивной струи ракеты хлынул адреналин. Я был в ярости. Мне хотелось причинить ему боль. Хотелось, чтобы он отстрадал за тот страх, в который вогнал меня, за те вопросы, что терзают меня, за всю ту невнятицу, в какой я запутался. Разумеется, выразить я этого не мог, просто чувствовал, как меня подхватывает волна ярости. Я схватил его за уши и раз десять нанес удар коленом по губам, по расквашенному носу. Он не кричал, только, бессильный перед моей злобой, с трудом, захлебываясь, сглатывал кровь.

Внутренний голос шепнул мне, что этак я его убью, и я резко отпустил его: он мешком свалился на землю. Он был без сознания. В любой момент тут могла остановиться какая-нибудь машина, да и Марта, наверно, уже далеко уехала. Я понимал, что должен прикончить этого гада, но не мог. Достав пружинный нож, с которым никогда не расставался, я проткнул все четыре колеса «R-25» и сел в свою «тойоту». Толстяк валялся на земле в луже крови. Ярость моя утихла, но я не испытывал ни жалости, ни сострадания. Только ощущение, что пока с этой проблемой покончено. Я чувствовал в себе спокойствие и решительность.

Включая первую скорость, я вдруг подумал: хорошо, если бы Бенни тоже преследовал такой же неумеха убийца.

Километров двадцать я гнал на полной скорости и уже решил, что окончательно потерял след Марты, но вдруг метрах в ста впереди, на площадке паркинга, увидел красную «Ладу». Я со всей силы нажал на тормоз. «Лада» стояла у станции обслуживания. Служащий в оранжевом комбинезоне как раз мыл ее. В кабине было пусто. Я медленно въехал на станцию, остановился у бензоколонки и тряпкой, которую нашел в перчаточном ящике, стал вытирать руки, испачканные кровью и соплями.

Служащий в оранжевом комбинезоне подбежал ко мне, вытирая руки о штаны. Он был молодой, улыбчивый, остролицый, с хитрыми живыми глазами. Я попросил налить полный бак бензина, а сам прошел в туалет. В крохотном баре было пусто, Марты ни следа. Я вернулся к машине, рассчитался с пареньком, дав ему изрядные чаевые и, указывая через плечо на «Ладу», небрежно осведомился:

— Она не сказала, в котором часу вернется за ней?

— Молодая дама из «Лады»? Вы ее знаете?

— Это моя приятельница. Я узнал ее машину. Я мог бы подъехать сюда, чтобы поздороваться с нею.

— Понимаю вас. Да, знаю. Она сказала, не позже пяти.

— А не знаете, куда она поехала? Я мог бы сделать ей сюрприз.

— Доставит ли только это удовольствие ее мужу, вид у него не больно-то приветливый, он даже выругал ее за опоздание, мол, чего копалась, мы должны там быть через полчаса. Так что сами понимаете. Потом они сели в «мерседес» и умчались.

— Что ж, спасибо и за это.

Я сунул ему еще одну ассигнацию и сел в «тойоту». Вытащив из кармашка на двери карту дорог, я углубился в ее изучение. Куда они могут доехать за полчаса? Автострада ведет прямиком в Берн. От нее ответвляются несколько дорог, ведущих в горы. Я выделил три деревни, до которых можно добраться за полчаса. Теперь предстояло сделать выбор: деревни или Берн. Доверившись своей интуиции, я решил, что если бы они отправились в горы, то поехали бы «Ладой». И взял курс на Берн.

Берн — странный город, сегодня в окутавшем его тумане он был серо-зеленый; яркие краски его фонтанов так же неожиданны, как появление цветового пятна в черно-белом фильме. На Марктгассе кишела толпа. Без всякой надежды я стал высматривать в этом многолюдье Марту. Шел я наугад и собирался уже повернуть, как вдруг увидел ее.

Она опять стала рыжей, и фатоватый атлет, которого я видел с нею на террасе кафе в Брюсселе, держал ее за руку. Марту, мою Марту держит за руку другой мужчина! Я устремился к ним. А они, пройдя по Корнхаузплац, вошли в подъезд дома. Тяжело дыша, я остановился у приоткрытой массивной входной двери и изучил таблички, прибитые рядом. Два врача, кабинет дантиста, архитектор и адвокат. Адвокат навел меня на мысль о разводе. В конце концов, а почему бы не попробовать заглянуть к нему? В этих обстоятельствах… Я пошел на четвертый этаж пешком, проигнорировав лифт образца тридцатых годов.

Дом — богатый дом начала века — выглядел ухоженным. На площадке адвоката, мэтра Стефана Зильбермана, я остановился. Странно, но из-за закрытой двери доносилась музыка. И шум веселых голосов. Я снял нелепую кепку с длинным козырьком и сунул ее в карман пальто.

Мне отворила безукоризненная молодая женщина.

— Да? — улыбнулась она.

Я заметил хорошо одетых людей с бокалами в руках. Коктейль!

— Надеюсь, я не слишком опоздал?

— Немножко. Будьте добры, ваше пальто.

Я снял пальто, внутренне радуясь, что на мне твидовый костюм и мокасины «гуччи», так что я вполне могу появиться на приеме среди, как мне показалось, весьма изысканного общества. Здесь не было ни одного человека, чей наряд или драгоценности не стоили бы маленького состояния. Прямо тебе выставка хорошего вкуса и хороших манер. Мысленно я задал себе вопрос, уж не попал ли я в живой музей, отдел «XX век», зал «крупная буржуазия», витрина «Швейцария, 1990». Но тут я увидел Марту и больше уже не задавал себе никаких вопросов.