Жан-Марк Сувира - И унесет тебя ветер

Недавно она решила, что мне надо уйти из коллежа. А ведь я учусь хорошо, по всем предметам в классе второй, а по сочинению первый. „С большим отрывом“, — сказал учитель французского. Она говорит, надо мной ребята смеются. Так ведь из-за нее же и смеются — потому что она все время торчит перед школой. Однажды директор подошел к ней поговорить, так это плохо кончилось. Она заплакала и стала на меня орать: „Это все из-за тебя!“ Я ничего не понял. Спросил, в чем дело, а она мне врезала по морде до крови.

Учитель дает мне книги: он знает, что я люблю читать. Однажды после школы, когда я уходил домой, он сказал: „Чтение — это сон, бегство от реальности. Я заметил, как ты любишь читать и писать. Читай и подмечай, как пишутся истории. Уверен, скоро ты сможешь писать сам“. Я побежал скорей, потому что мать за мной уже пришла, а она не любит, чтобы я заставлял ее ждать. Я передал ей слова учителя, чтобы объяснить, почему задержался, а она только ответила: „Много этот долбозвон понимает“. Ну теперь, конечно, я ей ничего уже не расскажу и тетрадки свои не покажу.

Однажды мать вошла в комнату, а я стоял у окна. Она фыркнула: „Что ты стоишь столбом?“ Я соврать не решился: „Что-то меня там тянет, а что — не знаю. Хочется пойти туда и посмотреть“. Сказал и думаю: „Сейчас по голове стукнет“. А она только тихонько закрыла окно и сказала: „Что там может быть? Не выдумывай, ложись спать“.

Она так и не знает, что я записываю свои сны и все остальное. У меня уже три толстые тетрадки хорошо спрятаны. Я знаю, там полно ошибок, но исправлять их буду потом, когда стану взрослым.

Меня уже все достало: только и жду ночи. Если не буду ходить в школу, что мне вообще останется, кроме ночных часов? Да и ночью теперь трудно. Тень приходит часто, я чувствую, что она тут, но рядом со мной не становится. Зову ее, а она даже не оборачивается. И меня к себе не подпускает. А все-таки мне кажется, что она меня ждет. Я не знаю, кто она. Может, когда-нибудь с ней заговорю. Я ее не боюсь. Стараюсь заснуть поскорее, чтобы встретиться с ней. Я ее называю просто тенью, потому что не знаю, парень это или девочка. Утром иногда просыпаюсь, не увидев ее, тогда пугаюсь, что она совсем пропала, и потом мне весь день бывает нехорошо. Один раз я ее долго не видел, около трех месяцев. Было очень жутко. А потом опять ее увидел, но все равно: только пойду к ней, она пропадает. Иногда она меня уже достает, не хочу ее больше видеть. Но сны ведь не по заказу приходят.

Я придумал новую игру. Когда выхожу из дома, затеваю какие-нибудь страшные штуки.

Больше всего люблю перебегать улицу в последний момент перед тачкой. Несколько раз меня чуть не сбило, даже казалось, что машина меня задела крылом. Мужики тормозят, выскакивают из автомобиля, орут мне вслед, обзываются. Один так тормознул, что ужас, другая тачка в него сзади въехала — шум офигенный. Водила пытался меня догнать, но я уже был далеко — ноги у меня неслабые. Потом потихоньку вернулся, минут через пятнадцать, — водилы стоят, ругаются друг с другом. Тупо. А мне, когда я в это играю, всякий раз кажется, что я уже вот-вот буду мертвый, и мурашки по спине бегают. Ночью мне снится, что я бегаю по крышам машин, а водилы за мной гоняются, а поймать не могут.

И другие игры придумываю, чтоб было страшно. В городе такого много. Как перечитываю свои тетрадки, так мороз по коже.

Когда мать достает почту, она всегда смотрит, чтобы меня рядом не было. Но один раз я все-таки увидел, как она достала толстое письмо. Оно было в конверте из плотной коричневой бумаги и перевязано веревочкой. Ну, как я и думал, она сразу велела мне выйти из комнаты. Однажды я остался один дома, хотел посмотреть письмо, но шкаф оказался заперт на ключ.

Иногда к матери приходит на ночь какой-нибудь мужик. Обычно разные. Если бывает один, приходит ночи на три-четыре, не больше, а потом уже новый. Я помню, когда был маленький, слышал, как мать с этими мужиками возится. В моей комнате двери нет, и в ее тоже. Я притворялся, что сплю, а сам видел, как они тихонько на цыпочках проходят мимо моей комнаты к матери. А мать, чтобы я их не видел, накрывала меня простыней с головой. Я лежал тоже тихонько, едва дышал, но все слышал. Так много-много ночей я засыпал, накрытый с головой, и мне это дико не нравилось. Я слышал, как она заходит ко мне в комнату, и уже знал: сейчас она меня накроет простыней. Мне хотелось, чтобы она вместо этого взяла меня на руки, только я ни разу не помню, чтобы она так сделала. Я не засыпал, слышал шум из их комнаты, и мне было страшно. Если засыпал потом, мне снились кошмары».

Среда, 6 августа 2003 года.

Полночи Людовик Мистраль провел, уставившись на экран электронного будильника, а следующие полночи видел дурные сны. Смирившись с неизбежным, в пять утра он встал и взял с письменного стола потрепанную, помятую книжку — свою самую любимую: «Со всего света в середину планеты» Блеза Сандрара. Он читал ее множество раз, на работе она у него тоже лежала. Он открыл ее наугад и отдался на волю магии слов поэта. В то утро ему попалось стихотворение «Рио-де-Жанейро». До половины седьмого Мистраль читал, потом приготовил завтрак и дождался, пока встанет Клара.

— На выходные хорошо бы поехать к морю… — размечталась она.

— Давай прошвырнемся в Онфлёр? — вдруг предложил Людовик.

— Здорово, давай! Гостиницу закажи ты.

В это самое время человек заканчивал делать гимнастику. Он пошел было в душевую помыться, но от одной этой мысли ему стало тошно.

Кофе и прохлада в машине постепенно разбудили Мистраля, дали иллюзорное впечатление бодрости. По «Европе-1» передавали репортаж о последствиях непрекращающейся жары для здоровья. Репортер особо останавливался на опасности этой погоды для одиноких пожилых людей, а в конце сказал, что метеоцентр Франции прогнозирует повышение температуры. Хорошего ждать не приходилось. Людовик быстренько «пробежался» по разным программам новостей: везде говорили о небывалой жаре в Европе.

«Все — других новостей не осталось! — подумал Мистраль. — Все лето нынешнего года говорят только об этом».

Утро началось как обычно: беседа в штабе, кофе, летучка. Никаких новых дел для их департамента и вообще ничего особенного. В августе работы вообще бывает мало — можно подумать, убийцы и прочие преступники тоже отбывают из Парижа в отпуск. Вернувшись в кабинет, Мистраль твердо решил сегодня же приступить к собеседованиям по аттестации сотрудников.

«Отделаться от этого побыстрей, пока тихо», — думал он.

В половине одиннадцатого, поговорив около часа с одним из своих подчиненных, Мистраль уже собирался пойти пить кофе с Кальдроном, но тут раздался звонок из штаба.