Жан-Марк Сувира - И унесет тебя ветер

— Обштопать меня хотел, господин кюре! Нехорошее это дело. Ты еще за это поплатишься! Только ты не священник, а дьявол, вот ты кто!

— Это сын вам сказал, что меня прозвали семинаристом? Тот, что приезжал на синей машине?

— Отдохни уже со своими вопросами, сатана! Ничего тебе больше не скажу!

— Ничего страшного. А вот я вам сейчас кое-что расскажу. Сначала про ДНК. Потом — что можно выяснить, зная номер мобильного телефона. Очень интересно, вот увидите. А потом я сам расскажу вам то, что хотел бы услышать, — историю апостола Фомы.

Одиль Бриаль так посмотрела на Дальмата, что сомнений не было: она точно принимала его за помешанного.

Дальмат говорил невозмутимо, не повышая голоса, как когда-то рассказывали сказки на посиделках. Он развернулся на стуле спиной к компьютеру, подал Одиль стакан воды, откинулся на спинку стула и начал рассказ. Медленно и подробно.

Потом Ингрид Сент-Роз так описывала это Себастьену Морену: «Я думала, Поль сошел с ума и не помнит, что он полицейский на службе, а перед ним задержанная. Но он говорил, а лицо Одиль Бриаль на моих глазах менялось. Это надо было видеть!»

Жерар Гальтье присел на стол, скрестил руки на груди и ждал, пока придет в чувство Вивиана Бриаль. Он обратился к Жозе Фариа, словно сообщал ему что-то новое и важное:

— Типичное поведение человека, которому только и остается, что орать в голос. Потому что аргументов нет.

Вивиана Бриаль откликнулась тут же:

— Да и нечего мне вам говорить! Вообще нечего! Говорить буду со следователем, и плевать мне, что будет! А что вы еще и сестру мою забрали — это подло! Подло!

Гальтье сел к компьютеру и произнес:

— Я познакомлю вас с результатами анализов ДНК, обнаруженной на месте трех убийств в Париже.

— Можете не трудиться со своими учеными глупостями, я вас и слушать не буду.

Что было дальше — рассказал Себастьену Морену Жозе Фариа: «Начало было плохое. А потом Гальтье показал ей на видео все шесть убийств с одинаковой ДНК — и будьте любезны. Ровно через час, минута в минуту, Вивиана Бриаль плакала. Не от злости, а от грусти: другие слезы, другие всхлипы. Тогда Гальтье подобрел, замолчал, подошел к ней и подал стакан воды, а она впервые за полутора суток сказала „спасибо“. Потом Бриаль сидела, закрыв лицо руками, а Гальтье на меня посмотрел и подмигнул. Только знаешь, рановато он подмигнул».

20.30. Людовик долго говорил с матерью, которой было так приятно, что он не забыл про ее день рождения… Утром он заказал и послал ей через Интернет цветы. Она взволнованно описывала ему этот букет. Потом он разговаривал с детьми. Через полторы недели они уже возвращались: скоро в школу…

Чтобы не волновать Клару, Людовик ненадолго встретился с ней и объяснил, что ужинать дома не сможет. Он полагал, что этой ночью решится все. Скорее всего он не вернется домой до утра.

Клара не стала его просить поберечь себя.

22.30. Людовик Мистраль и Венсан Кальдрон за двадцать минут уничтожили каждый по сандвичу, по бокалу пива и по двойному кофе без сахара, доставленному с другого конца набережной Орфевр. Необычайная жара сменилась обычной. В окрестностях площади Сен-Мишель шумно толпился народ, подходило к концу отпускное время. Галдели туристы на речных трамвайчиках, то и дело проплывающих по Сене. Громкоговорители на всех языках рассказывали им о достопримечательных зданиях у реки. Какой контраст между площадью и набережной Орфевр в трех минутах ходьбы от нее!

Прожектора корабликов освещали берега Сены. Туристы на палубе фотографировали здание, прославленное Сименоном. А в этом здании две отчаявшиеся женщины из последних сил пытались добиться, чтобы дело о шести убийствах не убило их самих.

Мистраль прошел через проходную, которая вела в Службу криминалистики, и вздрогнул. На кресле в приемной сидел Жак Тевено с чемоданчиком на коленях.

— Мне сказали, что я могу подождать вас тут.

Та же ночь.

23.00. С одной стороны стола заседаний — Мистраль и Венсан Кальдрон, с другой — Жак Тевено. Перед психиатром разложены ксерокопии фото из альбома, некоторые отмечены яркими стикерами. Полицейские слушают очень внимательно. Но прежде чем приступить к изложению своих выводов, Жак Тевено достал из чемоданчика непочатую бутылку портвейна.

— Мой любимый. Да и вы, Людовик, по-моему, уже его пробовали. Рюмки не захватил — уверен, у вас есть все, что нужно.

Полицейские заулыбались.

— В этой истории все упирается в зеркало, — продолжил Тевено. — И в зеркале-то я, смею надеяться, отыскал разгадку. Прошу вас обоих внимательно вглядеться в эту пару фотографий, отмеченных желтым ярлычком.

Заинтригованные Мистраль и Кальдрон взяли пару листов, протянутых психиатром. Мистраль облокотился на стол, оперся подбородком на руки и переводил взгляд с одного оттиска на другой. Кальдрон делал то же, опершись на стол скрещенными руками. Все трое молчали.

Через несколько минут полицейские оторвали от снимков разочарованные, растерянные, вопрошающие глаза.

— И что же? — спросил Тевено.

— Да ничего, — отозвался Кальдрон. — Что-то непонятное. На одной фотографии Франсуа сидит за столом с карандашом и тетрадкой. Карандаш в правой руке. На другой странице совершенно такой же снимок, но карандаш в левой руке.

Жак Тевено был очень доволен эффектом.

— Вот-вот, неплохо. А вы что скажете? — обратился он к Мистралю.

— Похоже на игру «найди десять различий», — ответил комиссар. — Карандаш я заметил, но дело, наверное, не в этом?

— У вас тут есть зеркало? — спросил психиатр.

— В туалете.

— Пойдемте.

Тевено забрал ксероксы, и все трое пошли в туалет.

Психиатр поднес к зеркалу одну из страничек:

— Что вы видите?

— То же самое, только наоборот.

— Превосходно! Вот вы и раскрыли свое дело. Теперь можем вернуться в кабинет.

Пока полицейские шли обратно следом за психиатром, в голове их роились только вопросительные знаки.

Тевено опять положил ксероксы перед собой.

— Перед вами одна очень редкая загадка генетики: ее называют «зеркальные близнецы».

Полицейские по-прежнему ничего не понимали. Жак Тевено указал на фотографии карандашом:

— Один правша, другой левша. У одного на голове пробор справа, у другого слева. Один и тот же человек в двух экземплярах. Людовик, когда вы смотрите на себя в зеркало, вы, как и все, видите перевернутое изображение. Изображений два, человек один. А тут не так, — похлопал по фотографиям Тевено. — Человека два, изображение одно. Истинные близнецы, но один зеркален другому!

Мистраль и Кальдрон на ходу сопоставляли пояснения психиатра с материалами дела.

— Иначе говоря, когда они стоят друг напротив друга — все равно что смотрятся в зеркало.