Питер Робинсон - Все оттенки тьмы

— Чего это ты?

— Просто представила, как ты ползаешь тут на коленях с гаечным ключом в руках и изрыгаешь потоки проклятий, — улыбнулась она.

— Ага. Мистер Броун застал меня именно в таком виде.

— Этот твой загадочный незнакомец?

— Он самый.

— Да выкинь ты его из головы. Едва ли вы с ним еще когда-нибудь увидитесь. У тебя ведь полно работы с настоящими преступниками. Не все же гоняться за призраками и шпионами, а?

— Работы полно, — согласился Бэнкс, вспомнив про покушение в Истсайд-Истейте. — Проблема в том, что большинство этих моих преступников — малолетки. Лучше не будем об этом. Как тебе вечер?

— Чудесно. Но он ведь еще не кончился?

— Нет, конечно, — наклонившись, Бэнкс поцеловал ее.

Поняв, куда он клонит, София покачала пустым бокалом.

— Налей-ка мне еще «Вальполичеллы», — попросила она. — А потом пойдем в кроватку.

Бэнкс наполнил ее бокал из бутылки, стоявшей на журнальном столике.

— А ты есть не хочешь? — спросил он, протягивая ей вино.

— У тебя небось, кроме остатков куриного рагу «чау-мейн» из китайской забегаловки, ничего и нет.

— Есть хороший бри, — возразил Бэнкс. — И кусок деревенского чеддера, хорошего, выдержанного.

— Нет, спасибо, — отказалась София. — Уже слишком поздно для сыра. — София убрала с лица прядь волос. — Я все думаю о спектакле.

— А чего с ним такое? — удивился Бэнкс, наполнив свой бокал и устроившись рядом с Софией.

— Как думаешь, он вообще о чем? — повернувшись к нему, спросила она.

— Ну, как. Ревность, предательство, зависть, жадность, похоть, месть, амбиции. Обычный шекспировский набор. Все оттенки тьмы.

— Нет, — покачала головой Софией. — Конечно, там и это все есть, но ведь самое главное — подтекст. Другой уровень смыслов.

— Для меня это чересчур мудрено.

— Не прибедняйся. — Она шлепнула его по колену. — Ты только послушай. Помнишь, как в самом начале Яго и Родриго будят отца Дездемоны и рассказывают ему, что там происходит?

— Да, — кивнул Бэнкс.

— Ты никогда не обращал внимания, какими выражениями пользуется Яго?

— Ну, он очень груб, как и подобает солдату К тому же еще и расист — он там говорит что-то про черного барана, который кроет белую овцу, изображая чудище с двумя спинами. Кстати, об этом…

— Прекрати. — София сбросила его ладонь со своей ноги. — Замечал, какие он подбирает яркие, экспрессивные выражения? Насильственно внедряет в воображение собеседника нужные ему картинки. Помнишь, он описывает, как Дездемону дрючит берберийский жеребец? Только представь, какие образы возникли в мозгу ее отца, как невыносимы были для него подобные подробности!

— Таков уж Яго, — ответил Бэнкс. — Подбрасывает зернышко, и со временем оно прорастает. — Бэнкс опять вспомнил, как София сказала «Да, мне это говорили» и какие образы породили эти слова в его собственном мозгу.

— Точно. А зачем он это делает?

— Затем, что чувствует себя ущемленным и считает, будто Отелло спал с его женой.

— Весь его яд идет изнутри, от неудовлетворенных амбиций, от обид, от злости мужа-рогоносца, верно?

— Да. Вот только яд свой он выплескивает на окружающих.

— Каким образом?

— В основном вербально.

— Вот именно!

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не очень ясно, к чему ты ведешь, — заметил Бэнкс.

— Да к тому же, о чем мы говорили. Эта пьеса о силе слов, об образах, которые эти слова вызывают, о том, как они могут свести человека с ума. Дальше по ходу пьесы Яго делает с Отелло то же самое, что он проделал и с отцом Дездемоны. Он рисует ему невыносимую картину: Дездемона в объятиях другого. Он не подкидывает ему мысль об этом, нет. Он яркими красками рисует, как Кассио трахает Дездемону. А если вдуматься, были ли у Отелло вообще реальные доказательства ее неверности?

— Платок, — вспомнил Бэнкс. — Но и тот подкинули, так что не считается — сфабрикованная улика. Если помнишь, у Верди такой ход частенько встречается. Да и в «Тоске» Скарпио проделал то же самое.

София наградила его взглядом, ясно говорящим о том, что Верди и Пуччини в данный момент ее не интересуют.

— Ну а помимо этого проклятого платка?

— Яго сказал Отелло, что Кассио говорил во сне о Дездемоне. И не только говорил, — улыбнулся Бэнкс.

— Ну да, якобы бросился целовать Яго, закинул на него ногу, думая, что рядом с ним Дездемона. А ведь к тому времени Отелло и так уже почти помешался от ревности. Яго же подогревал его ревность, пока тот не выдержал. Убил ее в конце концов, бедняжку Дездемону.

— Положим, Отелло и сам хороший враль, вешал Дездемоне на уши лапшу, плел сказки об экзотических землях, о битвах со страшными чудовищами. Он и сам вкладывал ей в голову разные картинки: и каннибалов, и уродцев с головами ниже плеч. Настоящая душа общества этот Отелло.

— И это ведь сработало? — рассмеялась София. — Дездемона слушала его, затаив дыхание. Ты прав: он и впрямь использовал те же методы, что и Яго. Видимо, не самый худший способ завладеть вниманием девушки. Просто действует по-разному Словами легко задурить голову или разжечь чувства, в данном случае — ревность. Наверное, Отелло был по натуре собственником и к женщинам относился так же, как к вещам. В общем, на мой взгляд, эта пьеса в первую очередь о могуществе слов и о том, как влияет на нас живое воображение.

— И хорошо и плохо, — добавил Бэнкс.

— Да, это уж точно.

— Ну, зато Отелло затащил-таки ее в койку, — подвел итог Бэнкс.

Заиграла последняя песня альбома «Мэззи Стар» — тягучая, завораживающе медленная. Бэнкс допил шелковистый нежный амароне.

— А потом, — пробормотал он вроде бы самому себе, — Яго своими речами подбил Отелло убить Дездемону и покончить с собой.

— Да. Ты чего, Алан?

— Да так. — Он опустил бокал. — Просто мелькнула одна мысль, — Бэнкс придвинулся поближе, — но потом ее сменила другая, куда более привлекательная. Хочешь, расскажу, как однажды я раскрыл одно совершенно жуткое убийство?

— Умеешь ты настроить девушку на романтический лад, — пролепетала София, обнимая Бэнкса.

Воскресное утро выдалось на редкость ясным и солнечным. Сияло ярко-голубое небо, поблескивала зеленая травка. Словом, идеальный весенний денек. После раннего завтрака Бэнкс с Софией сели в «порше» и поехали в Рит. Оставив машину у парка, они двинулись в сторону старой школы, мимо местного паба и пекарни, к Скелгейту. Там они, отворив калитку в каменной стене, прошли на вересковую пустошь. Бэнкс и София гуляли по долине, а над ними возвышался Калверский холм. В небе, забавно курлыкая, парили кроншнепы. То и дело в траве мелькали серые кролики, с торфяников взлетали целые семейства куропаток. Дважды Бэнкс с Софией подходили слишком близко к гнезду чибисов, и птицы, бросившись защищать свою территорию, в панике со стрекотом взмывали вверх, шумно хлопая крыльями.