Оке Эдвардсон - Танец ангела

— В других местах люди не смелее.

— Возможно.

— Покажите мне кого-нибудь, кто осмелится сказать пару слов.

Сойерр пожал плечами.

— Здесь спрятан огромный потенциал. Но никто не использует возможности, умения местного населения. Это крупнейший центр черной культуры в Европе. Но этим никто не интересуется.

Попрощавшись, Винтер спустился по скрипучей лестнице. Пахло острыми приправами и дезинфицирующим средством. «Кажется, это лизол, — подумал Винтер. — Его применяют во всех бедных странах».

Винтер уже бывал раньше на этом шумном, самом большом в Европе продуктовом рынке для африканцев, карибийцев и прочих. Пахло мясом и внутренностями животных. Ноги липли к полу, блестевшему от крови. Вот где царство истинной кухни «соул», подумал он, коровьи копыта, овечьи желудки, свиные кишки, волосатые клубни бычьих яиц, цветные всполохи манго, чили, бамии, горами наваленные на лавках; зазывания торговцев на загадочных языках.

Он спросил у продавца насчет Пэра, показал фотографию.

— Сюда приезжает так много туристов, — ответил тот.

— Возможно, их было двое.

Парень покачал головой, глядя на фотографию:

— Не могу сказать. Мы снова стали центром мира, и здесь проходят толпы людей.

— Много белых?

— Посмотрите вокруг, — сказал парень.

И он был прав.

После обеда они поехали к родителям Джеффа Хиллиера. Винтеру показалось, что южный Лондон стал привычен и узнаваем, если это только не было иллюзией из-за однотипности кварталов.

— А я ведь собирался сегодня остаться дома и спокойно почитать протоколы, — сказал Макдональд. — Но ты же знаешь, каково оно.

— Монотонно, — сказал Винтер.

— Это очень мягко сказано. Когда мы так долго работаем над одним делом, собирается внушительная гора бумаг. Но мозг может воспринять только ограниченный объем информации. Если продолжать работать, чутье отказывает.

— Ты веришь в чутье?

Макдональд рассмеялся — коротко и жестко, как будто кто-то процарапал крышу.

— Ты сам-то зачем в Лондон приехал? Чутье — это, может, самое главное в нашей работе. Интуиция, умение воспринимать несформулированное — мгновенно или постепенно.

— Да, положенными процедурами мы делаем половину дела. А дальше требуется нечто большее и совсем другое.

— Это ты верно сказал.

— Но если что-то произойдет, ты должен выезжать на место преступления?

— Мы дежурим по очереди, каждая группа одну неделю из восьми. С семи утра вторника до семи утра следующего вторника.

— Наверное, это не всегда удобно?

— Да, но мы не можем всегда караулить.

— Вы же можете быть заняты на другом деле.

— Конечно.

— Но если ты дежурил и что-то произошло за пять часов до передачи смены, то это потерянные часы.

— Может быть и так.

— А кто дежурит эту неделю?

— Макдональд, собственно, — сказал Макдональд.

— И пока ничего нового.

Все было как в прошлый раз. За окном громыхали поезда, отец Джеффа сидел на диване, в комнате пахло алкоголем. Он встал, достал три стакана, налил виски до краев. Макдональд и Винтер присели к столу.

— Мне больше нечего сказать.

— Мы делаем все, что можно, и скоро будет результат, — сказал Винтер.

— Он уже это говорил. — Мужчина показал на Макдональда.

— Он не обманывал, — сказал Винтер.

— Это с вами я разговаривал по телефону?

— Нет, это был мой коллега, — сказал Винтер.

— Он говорил на хорошем английском. Встречи с полицией очень важны, исследования показывают, что они становятся решающими для судьбы пострадавших.

Винтер кивнул и посмотрел на Макдональда.

— Деликатная поддержка со стороны полиции является фактором, предохраняющим от депрессии, — продолжал мужчина. — В то время как негативная реакция полиции в случае чрезвычайных происшествий может, напротив, способствовать ее развитию.

Он говорил на одной ноте, уставясь в пространство рядом с Винтером, читая текст с невидимого экрана.

— Наше поведение чем-то задело вас, герр Хиллиер? — спросил Винтер.

— В некоторых случаях полиция усугубляет положение пострадавшего, опосредованно вызывая у него чувство вины или страха.

Макдональд повернулся к матери Джеффа:

— Вы не находили никаких новых вещей Джеффа, письма, например?

— Контакты с полицией могут вызывать противоречия между эмоциональными потребностями пострадавшего и стремлением полиции выяснить детали преступления.

Мужчина отпил виски.

— У нас нет оснований для противоречий, — сказал Винтер, но Макдональд тихо покачал головой и показал глазами на дверь.

— Я прошу прощения, — сказала женщина.

— За что? За что? — спросил ее муж.

Они поднялись.

— Мы придем в более подходящий день, — спокойно сказал Макдональд.

— Я лучше отращу крылья и улечу в Ковентри, — ответил мужчина.

Они сели в машину, Макдональд выехал со стоянки.

— Заедем в паб? — спросил он.

— Почему бы и нет?

Он сумел подключить свой плейер к телевизору. Идиот на лестнице теперь мог слышать Бини Мана. Ему было жалко идиота. В последний раз он ему приветливо кивнул, но тот пристально смотрел перед собой, как будто шел по веревке.

Мальчик начал слушать диски, которые ему дал дистрибьютор, но ему быстро надоело. Они были неплохи, но не новы.

Уже поздно, наверное, он не придет. Оно и к лучшему. Он может тогда пойти прогуляться по городу, зайти в ночной клуб — «Брикстон академи» или «Фридж». Во «Фридже» всегда прикольные диск-жокеи. Он там был два раза. Если дистрибьютор нарисуется, надо будет посоветовать ему этот клуб, если он его еще не знает.

За дверью опять раздались шаги несчастного слабоумного. Когда он поворачивал на площадке перед следующим пролетом, он задевал дверь рядом, и мальчик видел следы на ней. Подумать только, это происходит годами.

В дверь постучали. «Все-таки он пришел, — подумал мальчик. — Интересно, с подругой или нет. Пиво я купил».

Мальчик открыл и подумал, что кто-то ошибся дверью. Перед ним стоял незнакомый человек и улыбался. Потом мальчик понял, что это парик, черный парик с растаманскими косичками или обычный, который он сам заплел в косички. Очень странная шутка.

Мужчина был уже внутри, он закрыл за собой дверь и начал рыться в большой сумке, которую принес с собой.

В полночь Винтер вышел из такси у своего отеля, поднялся по ступенькам и открыл ключом наружную дверь. Сверху раздавались голоса, кто-то сидел у телевизора.

Голова казалась пустой, словно вычищенная джазом в «Голове быка» в Барнесе. Он досидел до последнего выхода Алана Скидмора на бис. Он играл, явно вдохновляясь Колтрейном, на тенор-саксофоне и немного на сопрано. Это лучшее, что есть в британской музыке, решил Винтер.

Он не напрасно провел там время. Голова стала свежей. Он и сидел там на сквозняке. «Джаз — как секс, — думал Винтер, — плохим не бывает. Если он отличный, то это замечательно. А если он не такой уж прекрасный, то все равно неплохо».