Александр Щелоков - Уничтожить Израиль

До вечера Андрея продержали в тесной камере отделения милиции в полном одиночестве. Ему не давали ни воды, ни еды. Когда он сам попросил попить, на него посмотрели как на психа.

– Ты больше ничего не хочешь?

– Нет, только пить.

– Заключенным воды не привозили, – сообщил охранник.

– А если человек хочет пить?

– Ты не человек.

– А кто?

– Не знаю, может маймун. Обезьян, который еще не стал человеком.

– Как определяется, кто человек, а кто нет?

– Очень просто. Кто здесь у нас любит Текехана-туркменбаши, тот человек. Кто не любит – маймун или еще хуже.

– Значит, мне и прокурор не положен?

– Тебе зоопарк положен. Отвезут в Ашгабад, посадят в клетку. Будут людям за деньги показывать. Напишут табличку – «Маймун, который не любит великого туркменбаши». Прокурор туда сам придет со своими детьми. Показать им тебя.

Вечером Андрея перевезли из отделения в зиндан и втолкнули в полутемный подвал. Дверь узилища была огромной и толстой. Помещение, которое превратили в темницу, строили при советской власти под бомбоубежище на случай войны. Конечно, войны атомной. Долбить в такую дверь кулаком и выбить из нее звук было просто невозможно.

Тусклая лампочка – двадцать пять свечей, не более, – была спрятана в углубление кирпичной стены и закрыта металлической решеткой. В камере царил полумрак. Ни нар, ни другого вида лежаков в узком помещении не было. Видимо, начальство зиндана считало подобные вещи излишеством, без которого заключенные в состоянии обойтись. И они обходились.

Некоторое время Андрей стоял у двери, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку, который вонял застарелыми запахами вокзального сортира. Наконец он разглядел в дальнем в углу двух человек. Один из них сидел на полу, держался правой рукой за левое плечо и негромко постанывал. Второй стоял рядом, прислонившись к стене в позе, которая не оставляла сомнений в серьезном настрое ее принявшего. Но скорее всего она извещала не о стремлении к нападению, а о готовности к защите.

– Сен кым? – по-туркменски спросил Андрея стоявший у стены. – Ты кто?

– Теперь и сам не знаю, – также по-туркменски ответил Андрей. – Все время считал себя человеком, а сегодня сказали, что обезьяна – маймун…

– Ты русский? Как зовут?

– Андрей.

– Я Мурад.

– Что с ним? – спросил Андрей и показал на сидевшего в углу.

– Это Дурды. Мой брат. Эти шакалы сломали ему руку.

– Давай посмотрим, что с рукой, – Андрей приблизился к сидевшему.

– Сильно болит? – спросил у него.

– Сильно, – сквозь зубы процедил тот и застонал. – У-у-у…

Андрею пришлось опуститься рядом на корточки. Он осторожно ощупал руку Дурды от локтя к плечу. Судя по распухшему и неестественно перекошенному плечевому суставу, у Дурды был вывих. С травмами такого рода Андрей уже сталкивался. Один раз плечо вывихнул рабочий, упавший с площадки буровой вышки. В другой это произошло с его другом, когда тот опрокинулся вместе с автомобилем. В обоих случаях суставы вправляли врачи, но Андрей ассистировал и хорошо запомнил, каких действий от костоправа требуют подобные ситуации.

– Слушай, – сказал Андрей, -тебе надо помочь.

– Ты доктор? – спросил Дурды, на миг перестав постанывать.

– Почти. Слесарь-гинеколог.

– А-а, – протянул Мурад понимающе. – Это хорошо. Тогда помоги брату.

– Немного боюсь.

– Почему? – спросил Мурад.

– Ему будет очень больно. Он заорет, а ты подумаешь, что я собрался его убить…

– Мне и так больно, хуже не бывает, – сказал Дурды. – Очень больно. Лечи. Буду терпеть.

Андрей осторожно ощупал его плечо.

– Плохо, Дурды. Как это тебя угораздило?

– Собака Огыз, – ответил за него Мурад. – Этот здоровый охранник.

Андрей улыбнулся: объяснение звучало забавно. Огыз значит бык. «Собака Бык» – просто здорово. Вроде немецкого «швайнехунд» – свиная собака. И оба определения, подумал Андрей, хорошо походили к бугаю-мордовороту, который втолкнул его в этот подвал.

Сустав Андрей вправил достаточно просто. Дурды не закричал: он просто отключился, выпав на миг вообще из всех ощущений. Его положили на пол, похлопали по щекам.

– Где я? – спросил Дурды, когда открыл глаза.

– Лежи, все в порядке, – успокоил его брат и тут же обратился к Андрею. – Я не спрашиваю, за что тебя сюда бросили. Все равно не скажешь правду. Но за что бы ты ни оказался в этой яме, спасибо тебе за помощь.

– Почему не скажу? Мне скрывать нечего. Я назвал президента кутакбаши. А значит, я изменник, враг народа и террорист.

– Какой же ты враг? – Мурад засмеялся. – Просто наш президент так велик, что ты дотянулся взглядом лишь до его колен или чуть выше.

– Ладно, Мурад, философия нам не поможет. Нужны другие решения.

– Какие? Подумал? – спросил Мурад. – Что думаешь делать?

– А что делают заключенные во всех тюрьмах? Пытаются сбежать.

– Хорошо сказал, – Дурды, все еще лежавший на полу, приподнял голову. – Только разве это можно сделать?

– Очень можно, – Мурад говорил о побеге как о деле решенном. – Войдет охранник, его надо убить. Взять оружие, выйти и убить остальных. Они свиньи, не жалко.

– Может, не стоит? – высказал сомнение Андрей.

– Может, не стоит, – без малейшего сопротивления согласился Мурад и тут же жестко, стараясь подавить любую возможность возражений со стороны Андрея, добавил: – Но очень нужно. – А чтобы русский не объяснил для себя его настойчивость неоправданной кровожадностью, пояснил: – Если эти шакалы останутся живы, моему брату – конец. Тебе тоже. Мне – обязательно.

– Все, – сказал Андрей. – Это мы решили. Теперь надо договориться, как будем действовать.

– Убивать буду я, – объявил Мурад.

– Почему? – спросил Андрей. Брать на себя убийство не хотелось, но испуг показывать тоже не стоило.

– Убивать змею нельзя доверять даже другу, его рука может дрогнуть.

– Хоп, – сказал Андрей. – Забито.

Вместе с Мурадом они обошли камеру, выбрали места, откуда удобнее всего напасть на охранника, и главное – сумели отделить из основания стены ослабленный сыростью кусок камня.

Дурды, следивший за их приготовлениями, заметил:

– Вы только не зарывайтесь. Он будет сопротивляться и может сильно поддать.

– В драке халву не раздают, – успокоил брата Мурад. – Мы к колючкам готовы. Прорвемся.

– Я знаю, – согласился Дурды. – Даже коза до Мекки дойдет, если волк не съест.

Волк их не съел. Облегчило задачу то, что Огыз по натуре был пиен – завзятый пьяница и, когда ввалился в камеру, еле держался на ногах.

– Смотри, – сказал Мурад, – он пьянее водки. Вот хорошо!

– Берем? – спросил Андрей.

Мурад кивнул.

Стражник остановился у входа и поманил пальцем Андрея:

– Иди сюда, кафир. Пойдем учиться.