Артур Хейли - В высших сферах

Иоганнесбургская «Стар» дала дюйм для этой новости, а стокгольмская «Европа пресс» — четверть колонки. Лондонская «Дейли мейл» снизошла до того, что дала четыре строчки, а «Таймс оф Индиа» посвятила этому материалу передовицу. Мельбурнская «Гералд» выделила абзац, как и буэнос-айресская «Пренса». Московская «Правда» привела этот инцидент в качестве примера «капиталистического лицемерия».

В Нью-Йорке делегат от Перу в ООН узнал об этой истории и решил сделать запрос в Генеральной Ассамблее, нельзя ли что-то предпринять. В Вашингтоне посол Англии услышал об этом и сдвинул брови.

Эти вести дошли до Оттавы в середине дня, так что их можно было использовать в поздних изданиях двух вечерних газет, выходящих в столице. Газета «Ситизен» поместила телеграмму Канадиан Пресс на первой странице, озаглавив ее:

Человек без родины

умоляет: «Впустите меня»

А «Журналь» поступила более уравновешенно, поместив этот материал на третьей странице под заголовком:

Безбилетник с корабля

просит пустить его к нам

Брайан Ричардсон, размышлявший над проблемой, которая встанет перед партией, когда вашингтонские засекреченные предложения станут известны, прочел обе газеты в своем полупустом кабинете на Спаркс-стрит. Глава партии был крупным мужчиной атлетического сложения, с голубыми глазами, светлыми волосами и румяными щеками. Выражение его лица по большей части было скептическим, но он быстро вскипал и от всей его фигуры исходило ощущение силы. Сейчас он полулежал в кресле, раскачиваясь на задних ножках, положив обе ноги на захламленный бумагами стол и держа в зубах трубку. В бюро было тихо и пусто. Его заместитель, равно как и помощники, аналитики и служащие, из которых состоял довольно большой аппарат штаба партии, уже несколько часов как отправились домой с рождественскими подарками.

А он, просмотрев внимательно обе газеты, вернулся к материалу о безбилетнике. Опыт работы наградил Ричардсона чутьем на политические беды, и сейчас он чувствовал это в воздухе. Он понимал, что по сравнению с более крупными проблемами, которые ждали своего решения, этот вопрос погоды не делает, тем не менее публика интересовалась именно этим. Он вздохнул — бывали такие периоды, когда неприятностям не предвиделось конца. Он так и не слышал ничего от премьер-министра, с тех пор как позвонил Милли в начале дня. С неприятным чувством он отложил в сторону газеты, набил заново трубку и стал ждать.

Меньше чем в четверти мили от Брайана Ричардсона, в уединении клуба «Ридо» на Веллингтон-стрит сенатор Ричард Деверо, убивая время до намеченного полета в Ванкувер, тоже прочел обе газеты, затем положил сигару в пепельницу и, улыбнувшись, вырвал страницу с материалом о безбилетнике. В противоположность Ричардсону, горячо надеявшемуся, что это дело не дойдет до правительства, сенатор — председатель партии оппозиции — обрадовался и был уверен, что дойдет.

Сенатор Деверо выдрал материал из газет в читальне клуба «Ридо», в большой квадратной комнате, выходившей на Парламентский холм и охраняемой у двери бронзовым бюстом суровой королевы Виктории. Стареющему сенатору и этот читальный зал, да и сам клуб были издавна знакомы.

Клуб «Ридо» в Оттаве (как часто любят это отмечать его члены) настолько закрыт и элитарен, что даже название его не прочесть за пределами заведения. Люди, проходящие мимо, понятия не имеют о том, что это за место, — с виду это, обычный, даже несколько захудалый особняк.

В клубе, куда вы проходите через вестибюль с колоннами и поднимаетесь по широкой двойной лестнице, царит словно разреженная атмосфера. Никакого правила насчет тишины здесь не существует, тем не менее большую часть дня тут царит гробовое молчание и новички стараются говорить шепотом.

Членами клуба «Ридо», хотя и не принадлежащего ни одной из партий, является главным образом политическая элита Оттавы — министры, судьи, сенаторы, дипломаты, начальники штабов, высшие гражданские чиновники, горстка доверенных журналистов и несколько обычных членов парламента, которым по карману весьма высокие взносы. Однако несмотря на то что это не партийный клуб, в нем решается немало политических дел. Собственно, некоторые серьезные решения, связанные с развитием Канады, принимались за бренди и сигарами завсегдатаями клуба, которые сидели, развалясь, в глубоких креслах, обитых красной кожей, как сидел сейчас сенатор Деверо.

Ричарду Гордону Деверо было далеко за семьдесят, и выглядел он внушительно — высокий, с прямой спиной, ясными глазами и некоторой полнотой, объяснявшейся жизнью, абсолютно лишенной физических упражнений. У него имелся заметный животик, не вызывавший, однако, подтрунивания. Он держался грубовато-добродушно, одновременно любил запугивать, что приводило к определенным результатам, но редко оскорбляло. Он много говорил и, казалось, вовсе не умел слушать, хотя на самом деле мало что упускал. Он обладал престижем, влиянием и огромным состоянием, созданным лесозаготовительной империей в западной Канаде и завещанным ему предком Деверо.

Сейчас, поднявшись с кресла, сенатор прошел с торчащей изо рта сигарой к одному из двух телефонов — прямых линий — в глубине клуба. Ему пришлось набрать два номера, прежде чем он добрался до нужного человека. По второму номеру он связался с достопочтенным Бонаром Дейцем, лидером парламентской оппозиции. Дейц находился в своем кабинете в Центральном блоке.

— Бонар, мальчик мой, я в восторге, — заявил сенатор Деверо, — хоть и несколько удивлен, что в канун Рождества вы усердно трудитесь.

— Я писал письма, — коротко произнес Дейц, — а сейчас уже еду домой.

— Отлично! — прогремел в трубку сенатор. — Не заглянете ли по дороге на минутку в клуб? Возникли кое-какие обстоятельства, и нам надо встретиться. — На другом конце провода послышался было протест, но сенатор тотчас оборвал его: — Вот что, мальчик мой, такая позиция не годится — во всяком случае, если вы хотите, чтобы наша сторона выиграла на выборах и вы стали премьер-министром вместо этого пустозвона Джеймса Хоудена. А вы ведь хотите стать премьер-министром? — В голосе сенатора появились ласковые нотки. — Ну и станете им, мой мальчик Бонар, не волнуйтесь. Теперь уже скоро. Я вас жду.

И, хмыкнув, сенатор направился к креслу в главном зале клуба, уже прокручивая в уме, как использовать прочитанный материал во благо партии оппозиции. Вскоре над его головой возникло облако табачного дыма — занимаясь своим излюбленным делом — упражнением ума, — он курил сигару.

Ричард Деверо никогда не был государственным деятелем — ни в молодости, ни в старости, — не был даже серьезным законодателем. Его полем деятельности стали политические манипуляции, и этим он занимался всю жизнь. Ему нравилось быть полу-анонимной властью. В своей партии он занимал лишь несколько выборных постов (пост председателя-организатора, который он занимал сейчас, был запоздалым исключением), тем не менее в партийных делах он стал таким авторитетом, каким были немногие до него. И тут не было ничего таинственного. Это объяснялось просто двумя обстоятельствами — природной политической проницательностью, благодаря чему в прошлом люди искали его советов, и разумным использованием денег.