Сабина Тислер - Я возьму твою дочь

— Что случилось?

И она ответила:

— Начинается.

Все произошло так, как будто они репетировали это тысячу раз. Он запрыгнул в джинсы, она лишь накинула на пижаму пальто, взяла сумку, упакованную уже несколько недель назад и стоявшую в коридоре, и они поехали.

Яна старалась не подавать виду, когда боль просто вжимала ее в сиденье автомобиля. Йонатан испуганно посматривал на жену, а она улыбалась в ответ.

— Все о'кей. Не торопись. Я выдержу.

А потом все пошло очень быстро. Йонатан даже толком не помнил, как ее отправили в операционную. Он вдруг оказался в окрашенной в ярко-желтый цвет приемной, причем видел себя словно со стороны: как он мечется взад-вперед, словно тигр в слишком тесной клетке.

Приблизительно через десять минут появилась медсестра и натянула на него стерильную зеленую одежду. Он прошел через три или четыре двери с матовыми стеклами, и чей-то голос сказал:

— Пожалуйста, подождите здесь.

Он замер, едва осмеливаясь дышать. Две минуты спустя акушерка положила ему на руки девочку, настолько маленькую, что он даже не мог себе такое представить.

С ручками и ножками крохотными, как его мизинец.

Его ребенок, очень теплый и живой. Маленький человечек из плоти и крови. Он никак не мог в это поверить.

В тот день, когда их должны были выписать, ровно в половине десятого он с неистово бьющимся сердцем вошел в больницу с сумкой для переноски младенцев. Яна уже сидела одетая на постели и держала ребенка в руках.

— Давай быстрее уйдем отсюда, — попросила она. — Ты себе не представляешь, как мне хочется поскорее очутиться дома!

От детской комнаты, которую оборудовал Йонатан, Яна пришла в полный восторг. Она поцеловала его в губы, и он понял, как тосковал по ней.

За шесть недель до рождения ребенка они прекратили заниматься этим.

— Я не могу, — сказала Яна тогда, — у меня просто не получается. Потому что мы больше не одни.

Сейчас она уселась в кресло у окна, подняла пуловер и принялась кормить ребенка грудью.

— Как ты отнесешься к тому, что мы назовем ее Жизель? Я потеряла Жизель на сцене, а вместо нее получила новую.

— Это великолепная идея!

Йонатана мучило то, что они почти две недели не могли прийти к единому мнению по поводу имени девочки. Он уже был согласен на все, и теперь «Жизель» звучало для него, словно музыка.

Йонатан удивился, как ему вообще удалось заснуть в таком холоде, да еще и в сырой постели, но была уже половина восьмого, когда он проснулся. Как ни неприятно было под одеялом, все же там казалось теплее, чем в холодной, как лед, комнате. Он боялся вставать, тем более что невозможно было принять горячий душ, который хотя бы как-то компенсировал эту ужасную ночь.

Он не выдержит здесь больше ни дня. Он попросит Риккардо, чтобы тот отвез его в Амбру, и уедет ближайшим поездом. В этой квартире ни один человек не смог бы выжить зимой. Похоже, здесь действительно с октября по апрель никто и никогда не ночевал.

Он еще полчаса лежал в постели, укутавшись до самого подбородка, и пытался заснуть, но ему это не удалось.

«Все это бесполезно, — в конце концов сказал себе Йонатан. — Надо вставать. Нужно уходить отсюда, не покрываться же плесенью в этой кровати». Он с большим трудом заставил себя отбросить одеяло в сторону, дрожа от холода прошел в ванную, умылся и почистил зубы, которые тут же заныли от ледяной воды.

Потом он оделся и вышел из квартиры. К открывшемуся виду Йонатан готов не был. Небо было нежно-синего цвета, и в солнечном свете он увидел покрытую лесом Тоскану. Светящийся белоснежный туман лежал в долинах, и окрестные деревушки выглядывали из него, напоминая средневековые замки на островах в море. Это было потрясающе! Йонатан обошел дом, и ему показалось, что в долине он рассмотрел Амбру, которая кое-где выступала из дымки.

Он видел луга, оливковые рощи и густой лес из пиний, дубов и кедров.

Вокруг колодца и за домом тоже стояли кипарисы, растрепанные и согнувшиеся от ветра.

Он не ожидал, что усадьба будет такой большой, а вид настолько великолепным, но это ничего не изменило в его решении как можно поскорее исчезнуть отсюда.

Он прошел по крутой лестнице в переднюю часть дома, вошел в portico и постучал в дверь.

— Si! Venga! [22] Да, войдите (итал.). — услышал он звонкий голос Софии и, пробормотав «Permesso?», [23] Разрешите? (итал.) зашел в кухню.

В радиоприемнике звучал какой-то итальянский шлягер, и певец больше плакал, чем пел. Пальцы Софии ощупали аппарат, нашли нужную кнопку и выключили радио.

— Buongiorno, [24] Добрый день (итал.) — сказала она и с улыбкой повернулась к нему.

Он почувствовал удар в грудь, от которого перехватило дыхание. Вчера вечером он видел ее лишь мельком и в тени и больше думал об ужасном пристанище, чем о хозяйке. Кроме того, тогда ее волосы были распущены и частично закрывали лицо.

Сегодня она собрала свои прямые темные волосы на затылке и точно так же, как это делала Жизель, перехватила их несколько раз разноцветными резинками. Его это всегда восхищало: одно движение руки, всего лишь несколько секунд — и прическа готова.

И лишь сейчас, при свете дня, он рассмотрел лицо Софии во всех подробностях, которые не мог увидеть вчера вечером в темноте. Маленькие завитушки волос у корней и две выразительные ямочки, которые сейчас, когда София улыбалась, были видны совершенно отчетливо. Ямочки точно такие же, какие были у Жизель, на том же месте и такой же глубины.

И вдруг он увидел дочь так ясно, словно это было вчера. На пляже в Фуертевентуре, во время их короткого отпуска весной пять лет назад. Ей тогда было восемнадцать лет, она сидела перед ним на песке, загорелая до черноты и с мокрыми волосами. Ее кожа на руках и ногах была словно присыпана песком, на носу — легкий солнечный ожог. Она закопала ноги в мягкий теплый песок и рисовала на нем указательным пальцем волнистые, извивающиеся, как шеи, линии. И она сказала ему тогда:

— Здесь просто безумно хорошо. Этот остров действительно классный. Мир прекрасен, и ты тоже классный.

Она улыбнулась, и ему показалось, что ямочки на ее щеках стали глубже, чем были раньше. Она вскочила, легонько поцеловала его в лоб и бросилась в море.

Она плескалась в волнах, и ее такое молодое, совершенное тело выделялось темным силуэтом на фоне уже клонившегося к закату солнца. Йонатан смотрел на нее и готов был плакать от счастья…

Он заметил, что все еще молча стоит перед Софией.

— Buongiorno, — тоже сказал он.

И в этот момент понял, что должен остаться здесь.

— Вы хорошо выспались? — спросила она.

— Да, в какой-то степени, — ответил он тихо. — Правда, ночью было холодновато, а утром не хватало горячего душа.