Артём Патрикеев - Изменить этот мир

Вот уже и знакомый подъезд. Лифт как будто ждал – он открылся прямо передо мной, не давая медлить ни секунды. Загорается кнопка седьмого этажа. «Почему же мы едем так долго?» – Я с нетерпением жду. Двери открываются, я вылетаю из лифта и звоню в дверь. Один звонок, другой, третий. Тишина. Моя любовь пытается пробиться через эту преграду, узнать, что случилось, но, похоже, никого нет дома. Обессиленный, я сползаю по стенке. С грустью я отворачиваюсь от двери и вижу, как из-за угла стенки, скрывающей пожарную лестницу, выскакивает Настя и, улыбаясь, медленно подходит, деланно не замечая меня.

Любовь, которая уже почти сжалась в комок от горя, словно взорвалась вселенским взрывом, выплескивая наружу все накопившиеся эмоции. Я подхватил Настю на руки и закружился в беззвучном танце. Я кружил ее и кружил, не произнося ни слова. Ее настрой был созвучен моим переживаниям, и она тоже молчала, обвив мою шею руками и положив голову на мое плечо. Когда руки уже стали неметь от напряжения, я опустил ее на пол и обнял.

Мы, держась за руки, вошли в квартиру. Минуту спустя мы уже сидели на кухне. Точнее, я сел на табуретку, а Настя мне на колени. Прошло некоторое время, и она решилась нарушить молчание:

– Мне почему-то показалось, что ты сейчас должен прийти. Я посмотрела в окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как ты поворачиваешь за угол дома. Я сразу же решила немного тебя разыграть.

– У тебя получилось. – Я смотрел на нее с благодушной улыбкой.

– Только я думала сказать или сделать что-нибудь такое разэдакое, но, увидев тебя, забыла все свои придумки. Было такое ощущение, что я погрузилась в твои чувства, которые были столь страстными и пленительными, что я уже не могла удержаться. Мне просто хотелось остаться в них, плыть, как по волнам, все дальше и дальше к неизведанным берегам.

– Со мной произошло то же самое – наверно, это и есть единение душ.

С одной стороны, мне не хотелось говорить, потому что сознание еще пыталось удержать уходящее чувство единения, и в то же время мне хотелось говорить, говорить и говорить, выплескивая наружу всю накопившуюся любовь. Мы посидели молча еще немного.

– Ты веришь в жизнь после смерти? – неожиданно спросила Настя.

– Интересно, к чему ты это спросила? – насторожился я.

– Не знаю, просто когда все так хорошо, всегда откуда-то вылезают подозрительные нехорошие мыслишки, забивающие голову. Говорящие, что все хорошее преходяще, а все плохое приходяще. – Немного скаламбурив, она улыбнулась.

– На самом деле смерть – это ведь вечный покой. Покой твоего сознания, которому не надо больше беспокоиться о собственном теле, о глупых примитивных желаниях. – Немного помолчав, я спросил: – А ты не веришь в реинкарнацию? Ведь при реинкарнации тебе никто не обещает спокойной и хорошей жизни, только новые рождения с новыми невзгодами, через которые предстоит пройти снова и снова.

– Надеюсь, что ее нет, потому что это слишком безрадостная перспектива, к тому же, на мой взгляд, она лишена смысла.

– Почему? – не дал я ей закрыть тему.

– Потому что зачем тогда все? Зачем я сейчас живу, если в следующей жизни я ничего этого не вспомню? Да и какой-нибудь убийца, сделавший много зла, умерев, забывает об этом всем и рождается снова. – Рассуждая, Настя немного разгорячилась.

– Зато в следующей жизни он получит достойное наказание – например, родится инвалидом, или его все будут постоянно пинать и издеваться. – Я постарался ее немного успокоить.

– Ну и для чего? Он-то все равно ничего не вспомнит и будет думать, что это несправедливая судьба над ним издевается, и все такое. Это будет совсем другой человек. Поэтому при таком раскладе зачем задумываться о том, что будет потом, если все, что будет, тебя по большому счету касаться не будет? – Я пожал плечами. – Поэтому либо эту систему неправильно описывают, либо она слишком бестолкова, чтоб существовать.

В принципе, я был с ней согласен, поэтому не спорил, давая выговориться, но неожиданно она замолчала.

– Неужели наша жизнь напрасна, никому не нужна и конечна? – Так же неожиданно прервала она затянувшееся молчание.

– Ну это вряд ли. Мы живем, чтобы развиваться, попутно развивая этот мир – точнее, пока что развивая эту планету. Когда-нибудь потом мы будем развивать другие планеты, потом галактики, потом всю вселенную – кто знает. Нет ничего напрасного в наших жизнях, напрасны только переживания по этому поводу, которые отнимают много энергии, которую можно потратить на что-то другое.

– На что, например? – спросила Настя, хитро прищурившись.

– На поцелуи, – сказал я и тут же впился своими губами в ее полураскрытый ротик.

Через некоторое время она сумела оторваться от меня, чтобы спросить:

– И все, только на это?

– Нет, конечно…

Не знаю, что на меня нашло, но, схватив ее платье у горла и рванув в разные стороны, я разорвал его по всей длине, обнажая прекрасную, молодую, небольшую, но очень приятную на вид грудь и открывая моему взору белые трусики, которые немного просвечивали, скрывая лишь самые интимные ее секреты. Верхние пуговицы, полетевшие при этом в разные стороны мелким горохом, покатились по полу.

– Ничего себе, – Настя уважительно посмотрела на меня, не стараясь прикрыться. – Ну и силища!

В восхищении она потрогала мои бицепсы. Странно, но почему-то почти все люди думают, что вся сила в бицепсах, ну или проверяют силу, трогая бицепсы или прося согнуть руку, чтобы оценить рельефность мышцы. Ведь на самом деле бицепс участвует далеко не во всех двигательных и силовых операциях, отдавая приоритет другим более важным мышцам. Но раз так повелось, то так теперь и будет, по всей видимости, до скончания веков.

– Ты, наверно, и подковы гнуть можешь? – поинтересовалась она, сгибая и разгибая мою правую руку.

– Не знаю, никогда не пробовал.

Честно говоря, я и сам не заметил, как раскачал свои руки до умопомрачительного состояния. Конечно, умопомрачительным состоянием это выглядело для меня и моих знакомых – на самом деле в мире полно сильных людей, которым я и в подметки не гожусь, но то, что я с собой сделал за несколько месяцев, впечатляло.

Я помог Насте избавиться от искалеченного платья, сбросив его на пол, потом поцеловал ее груди, доставив этим видимое наслаждение, и схватился за трусики.

– Не торопись, – она удержала мои руки, – две половинки трусиков будет неудобно одевать.

Она продела руки под мою футболку, нежно провела по спине, по ребрам и быстрым и ловким движением избавила меня от одежды.

– Я смотрю, ты тоже профессионал. Только более аккуратный, чем некоторые, – сказал я, когда футболка упала точно на распростертое платье на полу.

– Иногда, – загадочно ответила она и пошла в комнату, соблазнительно покачивая попкой.