С. Уотсон - Прежде чем я усну

С содроганием я осознала, что он все это уже проходил. Горе стало для него привычкой. Он с ним сжился, сросся, оно превратилось для Бена из внешней угрозы в основу мироощущения.

Лишь для меня это как удар грома. Каждый день.

Я извинилась и отправилась наверх, прямиком в спальню. К дневнику в коробке. Надо все записать.

Эти священные моменты. Сидя на коленях у шкафа или лежа на кровати, я пишу в какой-то лихорадке. Слова льются из меня сплошным потоком, сами по себе. Заполняя страницу за страницей. Я опять здесь, в спальне, Бен думает, что я легла спать. Я просто не могу остановиться. Хочу записать все-все.

«Наверное, подобное чувство я испытывала, когда писала роман, — подумала я. — Или все приходило медленнее, в размышлениях? Ох, только бы вспомнить».

Потом я спустилась вниз, налила нам чаю с молоком. Размешивая чай, думала: «Я ведь, наверное, сотни раз готовила еду для Адама, делала овощное пюре, соки…» Я принесла чай в гостиную.

— Я была хорошей матерью? — спросила я Бена, подавая ему чашку.

— Кристин…

— Мне нужно знать, — перебила я. — Как я справлялась с малышом? Он ведь был совсем маленький, когда…

— …произошел несчастный случай? Ему было два года. И ты была прекрасной матерью. До этого. А потом..

Он замолчал, не закончив предложения, и отвернулся. Хотела бы я знать, что он от меня скрывает, какую тайну предпочитает не выдавать.

Я знала достаточно, чтобы заполнить кое-какие пробелы; даже если не помнила что-то наверняка, могла дофантазировать. Я представила, как мне каждое утро напоминают, что я — жена и мать, что сегодня меня навестят мой муж и сын. Вот я здороваюсь с ними каждый день, как с незнакомцами, немного холодно, а возможно, обескураженно. Представляю, как сильно мы страдали. Каждый по-своему.

— Ничего. Я понимаю.

— Ты тогда была в тяжелом состоянии. Слишком тяжелом, чтобы я мог ухаживать за тобой сам, дома. Тебя нельзя было оставить одну даже на минуту. Ты могла отправиться куда глаза глядят. Я боялся, что ты решишь принять ванну и оставишь кран открытым. Или начнешь что-то готовить, а через какое-то время забудешь. Для меня это было слишком трудно. Так что я остался дома, чтобы заниматься Адамом. Очень помогала моя мама. Но, родная, мы навещали тебя каждый вечер… — Я молча взяла его за руку. — Прости, — сказал он. — Мне до сих пор мучительно вспоминать то время.

— Знаю, знаю, — сказала я. — А что моя мать? Она нам помогала? Ей нравилось быть бабушкой? — Бен кивнул и собирался что-то сказать. — Она ведь умерла, так?

Он взял мою руку в свою.

— Да, милая, несколько лет назад.

Значит, я была права. Я почувствовала, как мой мозг отказывается реагировать, будучи не в силах переварить новое горе, еще один призрак моего туманного прошлого, но я знала, что завтра проснусь и не буду ничего этого помнить.

Что мне такого написать в дневнике, что вдохновляло бы меня завтра, послезавтра, день за днем?

Вдруг передо мной возник образ. Рыжеволосая женщина. Адам пошел в армию. Вспышкой явилось имя. Что скажет Клэр?

Я все-таки вспомнила! Ее звали Клэр. Я тут же спросила:

— А Клэр? Ну, моя подруга. Она-то жива?

— Клэр? — спросил Бен. Казалось, мои слова его озадачили. — Ты вспомнила Клэр?

Он был искренне удивлен. Я напомнила себе, что — по крайней мере, согласно записям в дневнике, — рассказала Бену о том, что вспомнила вечеринку на крыше, несколько дней назад.

— Да, — ответила я. — Мы были закадычные подружки. Что с ней стало?

Бен взглянул на меня с такой печалью, что я похолодела. Он заговорил медленно, но все оказалось вовсе не так страшно.

— Она уехала. Много лет назад. Пожалуй, лет двадцать будет. Если быть точным, через пару лет после того, как мы поженились.

— Куда же?

— В Новую Зеландию.

— Мы держим связь?

— Какое-то время вы общались. Но давно перестали.

Что-то тут не так. Ведь когда, на Парламент-Хилл, я вспомнила про нее, я записала в дневнике: Моя лучшая подруга. Да и сегодня, когда мимолетно подумала о ней, ощутила, что это близкий мне человек. Мне было важно, что она думает.

— Мы что, поссорились с ней?

Он не сразу ответил, и мне вновь показалось, что он продумывает, просчитывает, что сказать. Конечно, я понимала, что Бен не хочет меня расстраивать. За долгие годы он изучил, на какие вещи я реагирую спокойно, а где, так сказать, начинается минное поле. Ведь между нами были подобные разговоры. Он прекрасно знает все «подводные камни», которые лучше обходить, чтобы не повредить и без того хрупкий каркас моей жизни.

— Нет, — отвечал он. — Вроде бы нет, не ссорились. Во всяком случае, ты ничего мне не рассказывала. Кажется, вы просто постепенно разошлись, а потом Клэр встретила какого-то мужчину, они поженились и уехали.

Тут мне вспомнилась сценка. Мы с Клэр дурашливо клянемся, что никогда не выйдем замуж. «Женятся только дураки!», — воскликнула она, поднося бутылку красного к губам, и я была полностью согласна, хотя в глубине души знала, что однажды стану подружкой невесты на ее свадьбе, надену платье из органзы и буду попивать шампанское, пока мастер будет колдовать над нашими прическами.

Я ощутила внезапный прилив любви. Да, я помнила совсем немного о нашей прежней дружбе, — а завтра я наверняка забуду все это, — но я была уверена, что между нами по-прежнему существует связь и что когда-то эта девушка очень много для меня значила.

— Мы были у нее на свадьбе? — спросила я.

— Да, — кивнул он, снова открывая коробку с фотографиями. — Вот сохранилось несколько снимков.

Да, это были свадебные фотографии, но непрофессиональные, немного размытые, с тенями. «Видимо, снимал Бен», — подумала я. Я с трепетом взяла одну в руки. Ведь прежде я лишь вспоминала мою Клэр.

Она выглядела точно так, как я ее помнила. Высокая, стройная. Неотразимая. Стоит на краю утеса, прозрачное платье развевает легкий бриз, сзади распускается цветок заката. Потрясающий снимок. Я положила его обратно в коробку и стала рассматривать другие. На двух она была вместе с мужем — незнакомый мне мужчина, — на других рядом стояла я в голубом шелковом платье, тоже красивая, почти как она. Значит, все сбылось. Я была подружкой невесты.

— А есть фотографии с нашей свадьбы?

Он покачал головой.

— Они лежали в другом альбоме. Он не сохранился.

«Конечно, — подумала я. — Пожар».

Я протянула снимки Бену. У меня было ощущение, что я смотрю на свидетельства чужой жизни. Я почувствовала неодолимое желание побежать наверх и записать все, что сейчас узнала.

— Я устала, — сказала я. — Мне надо отдохнуть.

— Конечно. Давай-ка. — Он взял у меня фотографии и положил обратно в коробку. — Я держу их в надежном месте, — сказал он, закрывая крышку.