Мишель Фейбер - Под кожей

И только сообразив, что некоторые ее пальцы блуждают в межножье, слепо нащупывая то, чего там уже не сыскать, она пришла в себя и ополоснулась — деловито и основательно.

Полностью одетая, как для работы, Иссерли шла туннелем деревьев к морю. Под ботинками негромко похрустывала замерзшая грязь, от мокрых волос поднимался в холодный воздух парок. Шла она осторожно, соразмеряя шаги с темнотой, руки ее, чуть выставленные у бедер вперед, готовы были предотвратить падение. В какой-то миг Иссерли обернулась, постояла, ожидая, когда рассеется пар ее дыхания и она сможет понять, как далеко ушла. Горбатый силуэт коттеджа еще различался на фоне ночного неба, два верхних окна его горели, точно совиные глаза, отражая свет луны. Иссерли повернулась к фьорду и двинулась дальше.

Деревья остались позади, она выбралась на открытый небу простор, делавший размеры фермы Аблах окончательно очевидными, и пошла по длинной, поросшей травой тропинке, вившейся между спящими полями, ячменным и картофельным. Отсюда уже различалось море, и звучание волн, казалось, обступало ее со всех сторон.

Луна низко висела над фьордом, крохотные несчетные звезды посверкивали из самых дальних, самых темных пределов вселенной; времени было — часа два или три утра.

Там позади, в амбаре, мужчины, скорее всего, грузили наконец-то корабль. Ну и прекрасно. Чем быстрее они закончат, тем раньше он уйдет — то есть настанет миг, когда Амлис Весс отправится туда, откуда явился. И какое же чудесное испытает она облегчение!

Иссерли глубоко вздохнула, предвосхищая его, воображая, как Амлиса, наконец-то, спровадят отсюда. Мужчины поведут его к трюму, вышагивать он будет надменно, выставляя всем на показ свое изнеженное, лоснистое тело, высоко подняв в ребячливом презрении голову. И, наверное, обернется, перед тем, как войти в трюм, и окинет пронзительным взглядом всех, кто будет стоять вокруг трапа, и янтарные глаза его вспыхнут в редкостной черноте меха. И он исчезнет. Сгинет.

Она дошла до границы фермы, до изгороди, отделявшей ферму от утесов, до круто спускавшейся к воде тропинки. В изгороди имелись тяжелые чугунные ворота со створками из наполовину окаменевших досок и металлической сетки, прикрепленными на петлях к толстым, точно древесные стволы, столбам. Замки и петли напоминали, особенно в лунном свете, громоздкие куски автомобильного двигателя, каким-то образом приваренные к древесине. По счастью, прежние хозяева фермы соорудили по обе стороны от ворот перелазы, избавлявшие от лишних хлопот забредавшего сюда двуногого пешехода. Иссерли одолела подъем и спуск по узким ступеням (три с каждой стороны) с клоунскими затруднениями, спасибо и на том, что никто не видит, как она тут корячится. Любое нормальное человеческое существо проскочило бы по ним в мгновение ока.

По другую сторону изгороди, совсем рядом с воротами, ночевало на узкой полоске травянистой земли, что тянулась между границей Аблаха и обрывом, маленькое стадо коров. Когда Иссерли приблизилась к нему, коровы нервно зафыркали и бока тех, что обладали мастью более светлой, замерцали во мраке. Теленок начал подниматься на ноги, в глазах его закружили, точно искры костра, отблески лунного света. А следом поднялось и все стадо — и затрусило вдоль границы фермы, удаляясь от Иссерли, отчетливо различавшей постук их копыт и грузные «плюх!» комьев навоза.

Иссерли повернулась, чтобы еще раз взглянуть на ферму. Деревья заслонили коттедж, но фермерский дом виден был, как на ладони. Свет в нем не горел.

Ессвис, скорее всего, спал. Изнурительные приключения вчерашнего утра обошлись ему, не сомневалась Иссерли, намного дороже, чем он готов был признать перед женщиной. Иссерли представила, как он лежит, подобно ей, в постели, не сняв нелепого фермерского наряда и громко храпя. Мужчина Ессвис, может быть, и двужильный, но он гораздо старше ее и многие годы тяжко трудился на Плантациях, пока «Корпорация Весса» не вытащила его оттуда, меж тем как Иссерли провела в них всего три дня, а затем перед нею открылся путь к спасению. Да и операции Ессвис подвергся за год до нее. Вполне возможно, что с ним хирурги обошлись еще и хуже, чем с ней, они же экспериментировали с новой методикой и довели ее до некоторого совершенства лишь к тому времени, когда под нож легла она, Иссерли. Если так, ей жаль Ессвиса. Ночи наверняка даются ему не легко.

Она пошла, осмотрительно ступая, по крутой овечьей тропе вниз, к пляжу. И пройдя половину пути, почти добравшись до места, где наклон тропы обретал чуть большую пологость, остановилась. Внизу паслись овцы, ей не хотелось пугать их. Овцы нравились Иссерли больше, чем все другие животные; они обладали невинностью и безмятежной дотошностью, бесконечно далекой от скотского лукавства и маниакальной возбудимости тех же водселей. Сейчас, в скудном свете, их почти можно было принять за человеческих детенышей.

Итак, Иссерли остановилась на середине спуска и закончила здесь разминку. Над ней бродили испуганные коровы, под ней бестревожно паслись овцы, а она, приняв положенную стойку, протягивала руки к серебристому горизонту, затем кланялась берегу Мари-Ферта, затем наклонялась вбок — на север, к Рокфилду и маяку, на юг, к Балинтору и относительно густо заселенной местности за ним, — а затем, наконец, тянулась руками к звездам.

Раз за разом повторяя все это, Иссерли, загипнотизированная лунным светом и монотонностью упражнений, достигла состояния наполовину бессознательного и продолжала делать разминку намного дольше обычного, приобретя под конец такую гибкость, что движения ее стали грациозными и плавными.

Со стороны, она могла показаться танцующей.

Вернувшись — все еще за несколько часов до рассвета — в коттедж, Иссерли обнаружила, что настроение у нее снова испортилось. И слонялась теперь по спальне, раздраженная, изнывающая от скуки.

Все-таки, ей следовало попросить мужчин сделать в коттедже проводку, чтобы у нее хотя бы электрическое освещение было. В главном амбаре свет есть, в доме Ессвиса есть, почему же и ей его не получить? Собственно говоря, если рассудить по-человечески, отсутствие света в ее коттедже — это попросту безобразие, и даже поразительное.

Она попыталась припомнить обстоятельства, которые привели ее к вселению в этот дом. Не дорогу к нему и определенно не то, что происходило на Плантациях, но случившееся сразу после ее появления на ферме Аблах. Что было здесь подготовлено к ее прибытию? Рассчитывал ли кто-нибудь из мужчин или все они сразу, что она будет жить с ними, в главном амбаре, в одной из его зловонных нор? Если так, она, надо полагать, довольно быстро выбила эту дурь из их голов.

Так где же она спала в первую ночь? Воспоминания ее оказались такими же неразличимыми, как оплавленные почерневшие ошметки сгоревшего костра.