Мишель Фейбер - Под кожей

— Все в порядке, малыш, — самым серьезным тоном сказал, словно пытаясь подбодрить его, Амлис. — Сделай это еще раз. Ты можешь. Я знаю.

Водсель склонился к земле, ребром ладони стер с нее отпечатки ног своего буйного товарища. Опустошенная мошонка его, на которой еще сохранились оставшиеся после холощения засохшие брызги крови, покачивалась взад-вперед, пока он разравнивал землю и убирал рассыпанные по ней короткие обрезки соломы. Затем животное собрало пук соломинок подлиннее, скрутило его, согнуло пополам, получив отдаленное подобие палочки, и начало рисовать что-то в грязи.

— Смотрите! — потребовал Амлис.

Иссерли смотрела, встревоженная, как водсель старательно выводит слово из восьми букв — он даже позаботился перевернуть их вверх ногами, чтобы те, кто стоял по другую сторону сетки, смогли разобрать написанное.

— Никто не говорил мне, что у них есть язык, — зачарованно произнес Амлис, слишком, по-видимому, пораженный, чтобы прогневаться. — Отец всегда называет их ходячими овощами.

— Тут, я полагаю, многое зависит от того, что вы называете языком, — пренебрежительно отозвалась Иссерли. Покончив с работой, водсель смиренно склонил над землей голову, увлажнившиеся глаза его поблескивали.

— Да, но что это означает ? — упорствовал Амлис.

Иссерли задумалась над словом, с которым обратился к ним водсель: ПОЩАДИТЕ. В книгах оно встречалось ей редко, на телевидении никогда. Быстро обшарив свой мозг в поисках перевода, она поняла, что, по чистой случайности, на ее родной язык это слово не переводимо — у ее расы такого понятия просто не существовало.

Она мешкала, прикрывая ладонью рот — так, точно ей становилось все труднее сносить здешнюю вонь. Лицо Иссерли оставалось бесстрастным, но мозг работал лихорадочно. Как ей отговорить Амлиса от попытки поднять никому не нужный шум?

Может быть, попробовать произнести это странное слово, кривя рот и морща лоб, — как будто ее попросили воспроизвести куриное кудахтанье или коровье мычание. Тогда, если Амлис спросит, что оно означает, можно будет, не покривив душой, ответить ему, что в языке человеческих существ это слово отсутствует. Иссерли разомкнула было губы, собираясь заговорить, однако вовремя поняла, что это было бы ошибкой и весьма глупой. Одно лишь произнесение этого слова означало бы, прежде всего, что она возводит его в достоинство слова настоящего, а способность водселей соотносить череду нацарапанных ими закорючек с определенными звуками, какими бы гортанными и невразумительными те ни были, несомненно приведет Амлиса в телячий восторг. И она одним махом возвысит в его глазах водселей до ранга существ, обладающих письменностью и речью.

Хотя, разве не верно то, спросила себя Иссерли, что они этот ранг уже имеют?

Эту мысль она постаралась отбросить. Да ты посмотри на этих тварей! На их звериные тулова, их вонь, их идиотские рожи, на дерьмо, стекающее по их жирным ногам. Неужели тебя так изувечили, довели — физически — до скотского, без малого, состояния, что ты утратила представление о человеческой природе и, по сути дела, отождествляешь себя с животными? Если она забудет об осторожности, то кончит тем, что окажется живущей среди них, квохчущей и мычащей в бессмысленной развязности, подобно скачущим по телеэкрану недоумкам.

Все это пронеслось в уме Иссерли за пару секунд. А за следующую — ну, может быть, за две — она сообразила, как нужно ответить Амлису.

— Что означает ваше «что это означает»? — запальчиво воскликнула она. — Для водселей их каракули, по-видимому, что-то означают. Но что именно, я вам сказать не могу.

Она взглянула Амлису прямо в глаза, надеясь, что это придаст ее отрицанию б о льшую убедительность.

— Ну а я, кажется, догадываюсь, что они означают, — негромко произнес он.

— О, не сомневаюсь, вы не позволите такой мелочи, как неведение, остановить вас, — усмехнулась Иссерли, впервые заметив на его веках несколько чисто белых волосков.

— Я всего лишь пытаюсь довести до вашего сознания мысль, — продолжал он, упрямо и уязвленно, — что мясо, которое вы ели несколько минут назад, это то же самое мясо, которое только что попыталось установить с нами контакт.

Иссерли вздохнула и скрестила на груди руки, ее уже мутило от слепящего флуоресцентного света, от затрудненного дыхания тридцати животных, сидящих в глубокой подземной норе.

— Со мной, Амлис, оно в контакт вступить не пытается, — сообщила она и покраснела, заметив, что утратила осторожность и назвала его по имени. — Может быть, мы все-таки уйдем отсюда?

Амлис помрачнел, снова взглянул на выведенные в грязи закорючки.

— Вы уверены, что вам неизвестно значение этих символов? — спросил он с явственной нотой неверия в голосе.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите! — взорвалась она, почувствовав вдруг, что того и гляди расплачется. — Я человек, а не водсель!

Амлис оглядел Иссерли с головы до пят, словно только сейчас заметив ее жуткое уродство. Он стоял перед ней во всей своей красе, поблескивая во влажном воздухе черной шерстью, и какое-то время смотрел на Иссерли, потом перевел взгляд на водселей, потом на буквы в грязи.

— Простите, — наконец, сказал он и повернул голову к лифту.

Несколько часов спустя Иссерли вела машину по проезжей дороге, стекло в ее окне было опущено, она полной грудью дышала небом и размышляла о том, как прошла ее встреча с Амлисом Вессом.

Она справилась, думала Иссерли. Стыдиться ей нечего. Амлис преступил рамки дозволенного. И извинился.

Чем характерны водсели — люди, которым решительно ничего о них не известно, как правило, впадают, толкуя их действия, в страшные ошибки. Склонность к антропоморфизму неистребима. Водсель может совершать что-то подобное человеческим поступкам; может издавать звуки, подобные тем, какие издает горюющий человек; может жестикулировать, подобно молящему о чем-то человеку, — и все это подталкивает невежественного наблюдателя к поспешным выводам.

Но ведь, в конечном-то счете, водсели не способны ни на что, по-настоящему определяющее человеческое существо. Они не умеют сьювилить, не умеют месништилить, у них отсутствует само понятие слана. Пребывающие в скотском состоянии, они так и не научились пользоваться хуншуром, а сообщества их столь рудиментарны, что хиссиссинов в них попросту не существует; и точно так же, эти твари не усматривают никакой необходимости в чайле или хотя бы чайлсинне.

И, заглянув в их маленькие, остекленелые глазки, ты понимаешь — почему.

То есть, если взгляд твой ничем не замутнен.

По этой-то причине Амлису Вессу лучше и не знать, что у водселей имеется свой язык.