Мишель Фейбер - Под кожей

— Но, если кто-то хочет подкупить чиновника… соблазнить женщину… Лучшего средства не придумаешь.

Иссерли все еще пыталась осмыслить услышанное.

— Десять тысяч лиссов, — дивясь, повторила она.

— На самом деле, — продолжал Амлис, — мясо ценно настолько, что его самым серьезным образом пытаются выращивать в лабораториях.

— Чтобы лишить меня работы, так? — спросила Иссерли, снова приступая к разминке.

— Возможно, — согласился Амлис. — «Корпорация Весса» тратит на его перевозку безумные деньги.

— Не сомневаюсь, что ей это по карману.

— Конечно, по карману. И все же, она предпочла бы оставить их себе.

Иссерли, вытянув руки параллельно полу, медленно закрутила ими.

— Богачи все равно будут отдавать предпочтение настоящему мясу, — заявила она.

Амлис все еще продолжал играть с древесным листком, но играть осторожно, стараясь не повредить его.

— Существуют планы, — сказал он, — создания рынка уже начавшего портиться мяса — для бедных. Отец, разумеется, об этом помалкивает. Но я узнал стороной, что кое-какие довольно жуткие опыты по этой части уже проводились. Что поделаешь — бизнес. Отец изрубил бы на куски всю планету, если б решил, что это может принести ему прибыль.

Иссерли медленно кружилась на месте — на манер пропеллера или флюгера. До того как хирурги потрудились над ее телом, ей это было недоступно и сейчас она, хоть и на робкий манер, но похвалялась перед Амлисом.

— На Плантациях, — продолжал объяснять Амлис, — есть такая довольно противная, но очень популярная закуска: тоненькие ломтики крахмалистого клубня, обжаренные в сале и высушенные до ломкости. «Корпорация Весса» начала приправлять их побочными продуктами обработки водселей. Спрос феноменальный.

— Отбросам и следует кормиться отбросами, — сказала, снова потянувшись к небесам, Иссерли.

До них донесся снаружи шипящий звук. Иссерли и Амлис выглянули из трюма в амбар и увидели Енселя и еще одного работника фермы выходящими из лифта. Двое мужчин остановились, глядя на них через пустое бетонное пространство.

— Мы просто так, — сказал Енсель. Голос его, отразившись от бетонных стен, наполнил амбар гулом. — Проверить, все ли у вас в порядке.

— У меня все в порядке, Енсель, — ответила не сразу узнавшая его Иссерли. — И господину Вессу тоже ничто не грозит.

— Э-э… ну да, — сказал Енсель. — Ладно.

И не произнеся больше ни слова, он повернулся к ним хвостом и вошел в лифт. Спутник его последовал за ним. Новое шипение: оба исчезли.

Амлис, стоявший бок о бок с Иссерли, негромко сказал:

— А знаете, Енсель действительно волнуется за вас.

— Ну так пусть отхерачит себя собственным хвостом, — ответила Иссерли и, отлепив языком икпатуа от внутренней оболочки щеки, зажевала снова.

С неба над их головами опять пошел дождь, совсем реденький. Амлис поднял изумленный, зачарованный взгляд в черноту. Звезды исчезли, их сменила дымка, почти скрывшая светозарный плывущий по небу диск. Капли воды ударяли в тело Амлиса, мгновенно уходя в темный гладкий мех, поблескивая и подрагивая на белой груди. Он нерешительно встал, подпираясь хвостом, на задние конечности, открыл рот. До этой минуты Иссерли еще не видела его языка — красного и чистого, как лепесток анемона.

— Иссерли, — сглотнув воду, произнес он. — А про море — это правда?

— М-м-м? — она тоже наслаждалась водой, падавшей ей на лицо. Хорошо бы дождь полил по-настоящему.

— Я слышал, как мужчины говорили о нем, — продолжал Амлис. — Простор воды, которая, как бы это сказать… лежит рядом с землей и никуда не утекает. Они видели его издали. И рассказывали, что оно огромно, и вы очень часто ходите к нему.

— Да, — вздохнула она. — Все так.

Отверстие в кровле амбара начало стягиваться — по-видимому, Енсель решил, что свежего воздуха они получили достаточно.

— А когда я отпускал на свободу тех несчастных водселей, — сказал Амлис, — то увидел, хоть и было очень темно… что-то, похожее на… деревья , только совершенно огромные, выше этого здания.

Теперь его точный выговор показался Иссерли жалким; он говорил, как ребенок, пытающийся описать величие вселенной на ходульном языке детского манежа.

— Да, да, — улыбнулась она. — Все правда. Там все это есть.

Отверстие в кровле амбара закрылось; наружный мир исчез.

— Возьмите меня туда — посмотреть, пожалуйста, — вдруг попросил Амлис и просьба эта отозвалась в амбаре легким эхо.

— И речи быть не может, — категорически объявила Иссерли.

— Там же темно, — настаивал он. — Нас никто не увидит.

— И речи быть не может, — повторила она.

— Вас беспокоят водсели? Но насколько опасными могут быть эти тупые животные? — теперь голос его звучал умоляюще.

— Они очень опасны, — заверила его Иссерли.

— Для нашей жизни, для здоровья или для бесперебойной работы «Корпорации Весса»?

— Плевать я хотела на «Корпорацию Весса».

— Вот и возьмите меня с собой, — взмолился он. — В вашей машине. Я буду паинькой, обещаю. Мне просто хочется посмотреть. Пожалуйста.

— Я же сказала — нет.

Несколько минут погодя Иссерли медленно вела машину под сенью спутанных древесных ветвей, приближаясь к дому Ессвиса. В нем, как обычно, горел свет. А вот она фары включать не стала. Иссерли достаточно хорошо видела все и при свете луны, да и с очками возиться ей не хотелось. Кроме того, она уже сотни раз проделывала этот путь пешком.

— Кто построил здешние дома? — спросил Амлис, сидевший на пассажирском сиденье, положив руки на край приборной доски.

— Мы, — ровным тоном ответила Иссерли. Хорошо хоть домов, стоявших за пределами фермы, видно сейчас не было — ну а ее ветхий коттедж выглядел так, точно его слепили из камней и подобранного с земли сора. О гораздо более импозантном жилище Ессвиса она сказала: — Вон тот построили для Ессвиса. Он что-то вроде моего босса. Чинит ограды, организует кормежку животных — и так далее.

Они проехали достаточно близко от дома, чтобы Амлис увидел запотевшие окна и стоявшие за ними на подоконниках небольшие деревянные скульптурки.

— А их кто вырезал?

Иссерли посмотрела на скульптурки.

— О, это сам Ессвис, — автоматически ответила она, минуя дом.

Впрочем, эта ложь, сообразила вдруг Иссерли, может, в конечном счете, оказаться и правдой. Перед ее мысленным взором проплыла ярко освещенная, но уже начавшая тускнеть в памяти вереница фигурок, вырезанных ножом из прибитого морем к берегу дерева и отшлифованных до скелетной элегантности, — замершие в пыточных балетных позах, они стояли бок о бок за двойными стеклами. Может быть, именно так Ессвис и коротает одинокие зимние вечера.

Машина уже шла по открытым полям с разбросанными по ним тяжелыми, круглыми тюками прессованного сена, похожими на пробитые в горизонте черные дыры. Одно поле лежало под паром, в другом, отделенном от первого дорогой, сочно зеленели скромные пока что побеги картошки. Там и здесь тянулись к небесам лишенные всякого хозяйственного значения кусты и деревья, выставлявшие напоказ кто морозоустойчивые цветы, кто голые, хрупкие ветки.