Измайлов Андрей - Белый ферзь

«Существуют целые банды, состоящие преимущественно из милиционеров. Управление по борьбе с организованной преступностью в Петербурге называет новые охранные общества, как особо подозрительные: из ста двадцати охранных обществ каждое третье действует как заправская бандитская организация. Известно, что эти охранные общества почти без исключения состоят из бывших милиционеров, офицеров и сотрудников силовых ведомств.

В других бандах имеются бывшие милиционеры, которым часто поручаются как раз организация и структуризация работы. Структура во многих бандах явно скопирована с военных или милицейских образцов…

Лучше или хуже обстоит дело в милицейском корпусе Санкт-Петербурга по сравнению с другими сферами российского общества, судить трудно. Во всяком случае семьдесят семь из ста тридцати семи привлеченных по разным делам милицейских сотрудников были посажены за решетку за грабеж, нападения и кражи. В «Крестах» есть специальное отделение для милиционеров…

Имеется несколько верных признаков того, что милиционер готовится стать оборотнем: утеря удостоверения, кража служебного оружия. В 1992 году в милиции Санкт-Петербурга пропало семьдесят пистолетов Макарова и от четырехсот до пятисот милицейских удостоверений. Не меньшее число присоединившихся к стае оборотней в течение 1993 и 1994 годов».

Колчин как-то уже оповещал публично: он привык разговаривать только с первыми лицами.

Первым лицом в семье Мыльниковых для него была Галина Андреевна Лешакова-Красилина-Мыльникова. И не потому, что она верховодила на дому. Это она именно не на дому, а в гостях верховодила, то есть муж ей позволял компенсироваться, отзывался на уменьшительного Вику, величал жену мужественным «Гал» (галл!), Москва – не его город. Колчины – не его давние приятели (то есть Инна Колчина, но замужем она аж за сэнсеем!). Пусть потешится Гал (-л!), пусть восполнит острую самолюбийственную недостаточность. Но дома, но в Питере – тень, знай своё место. Ди-Жэнь – тень на одном склоне горы, солнце – на другом. Не так ли?

Не так. Первым лицом для Колчина была Галина. Ибо: старший друг – младший друг. В этом тандеме третий лишний. Третий – Вика Мыльников. Инна, будучи в Питере, наверняка общалась с подругой детства. Не исключено, у нее же и останавливались. Где ж еще? Не у мамаши ведь – с ночевой: «У меня нет дочери! У меня никогда не было дочери!». Кроме того, Инна не просто коротала время у подруги – надо ли говорить, что при встрече двух женщин беседа длится и длится, а темы: от прошлого босоногого совместного детства до грядущего пугающего возрастного будущего («Представляешь, мне уже тридцать! – Вот когда тебе тридцать пять стукнет, тогда поймешь! Я тоже в тридцатник знаешь как паниковала! Детей так и нет? – Не получается… – И у нас. Просто я уже и не хочу. – А я… мы… – Да зачем! Собака лучше! Мы с Викой дога взяли. Посмотри, какая лялька! Юл!. Юл, к ноге! К ноге, сказала!.. Тьфу, дурак! Он еще молодой. Зато теперь никто ко мне не сунется – ни в квартиру, ни на улице. Ну ты помнишь, я рассказывала… – Помню…»). Надо ли говорить?

Надо. Как раз надо. Ибо не только про дела давно минувших дней, не только о преимуществах щенка перед младенцем, не только о коротком бабьем веке обычно беседуют подруги… Во всяком случае, вопросы «ты завтра куда? надолго ли? и на кой тебе это?» неизбежны. И ответы – тоже.

Что же касается Вики Мыльникова и его завязок с миром криминала, то почему бы заодно и не использовать? Пренебрегать подвернувшейся возможностью неразумно. Только возможность эту следует пользовать разумно: ни в коем случае не просить об услуге, но повернуть так, чтобы услугу тебе навязали, конфузясь, извиняясь, уверяя: все будет сделано, а вы даже не думайте об отдельных нюансах!

Нюансов более чем достаточно. И один из них: жена сэнсея приехала в Петербург, остановилась у Мыльниковых и – в Москву не вернулась.

Вика Мыльников встретил Колчина, как и подобает встречать признанного учителя (хотя именно Мыльникова именно Колчин ничему такому не обучал), – ритуальный поклон, руки по швам, большое уважение, к столу, к столу! И ни малейшей фамильярности, типа: ну и как там в Японии? читали-чита-а-али! а вот скажи мне, Юрий Дмитрич, в Токио проститутки есть?..

Не-ет, это ты, Вика, Колчину скажи. Но не про наличие-отсутствие проституток – в Токио ли, в Питере ли.

Квартира у четы Мыльниковых была маломерная – одна комната в пятнадцать квадратов, кухня – в шесть, удобства раздельные. Тесновато для двух супругов и одного малолетнего, но многокилограммового щена.

Впрочем, у Мыльниковых – два телефонных номера в Питере. Колчин был осведомлен – у Вики есть квартира о трех комнатах, о двух уровнях, где-то сразу за отелем «Санкт-Петербург». Просто Галина Андреевна отстаивает свою независимость. Здесь ее вотчина. Продавать, обменивать, расширяться, объединяться – не на-адо ей. Да, первый этаж, да, блочный дом, да, маломерка. Но – своё. Муж есть муж, убежище есть убежище. Если вдруг что – она всегда может уйти. Есть куда. Не уйдет, нет… Но МОЖЕТ. Да и всегда удобно иметь запасную пустую кубатуру, где при случае уединиться. – Или приедет кто-нибудь издалека… (Не Колчин. У него сняты апартаменты в «Чайке», неподалеку, пешком – три минуты. Но мало ли… Вот Инна…).

Собственно, Колчин и позвонил по номеру Галины Андреевны, а не по номеру Вики. Тем самым обозначив приоритет.

Удачно, что рождественский вечерок чета Мыльниковых порешила встретить в тесноте, но не в обиде – в маломерке на Комендантском. Иначе в «дворянском гнезде», как почему-то упорно называл свою квартиру Вика, пришлось бы дольше тратиться на всякого рода предварительности, – все же хозяин там Мыльников, а навестить Колчин желает прежде всего Мыльникову, в «Метрополь» зазвать на ужин, про «младшего друга» порасспрошать…

– Как Инна? – ритуально спросила Галина после церемонии вручения цветов- «Мисти»-поводка. Спросила и подмигнула, мол, отвечай ничего не значаще, отвечай нейтрально.

– А как Инна? – встречно спросил Колчин, на мгновение потерявшись, однако через мгновение сообразив: подмигивание – не знак тайный, но последствие той давней душевной травмы.

– То есть? – неуверенно улыбнулась Мыльникова.

– Потом… – вполголоса бросил Колчин.

К столу, к столу!

Было «фондю». Стеклянная кастрюля без крышки. С кипящим маслом. Под ней – спиртовка. Специальные двузубые вилки на длинных ручках. Сырое мясо тонкими ломтями. Сам подцепляешь, держишь в масле до устраивающей тебя степени готовности, ешь. Экзотика. (Экзотика? Вот в Роппонги была экзотика! Пристрастие японцев к свежей пище временами излишне изощрено. Дорогой подвальный ресторанчик, где подавали креветок. Несчастных тварей живьем швыряли на жаровню, по которой они суетливо сновали, постепенно меняя цвет. И в момент, когда креветка испускает дух, шеф обдает ее соусом и накрывает железным колпаком, чтоб впитала. Готово! Пять минут агонии – зато вкус специфический! Вкус – да. Однако после Роппонги Колчин, кажется, навсегда пресытился креветками. Ну их!).