Измайлов Андрей - Белый ферзь

Из ритуальной вежливости Колчин попробовал один ломтик («Вы попробуйте, попробуйте!») – кусок в горло не шел, ассоциации с тварями, заживо испеченными в Роппонги. Зато Мыльников перемалывал «фондю» живьем, если можно так выразиться. Он лишь символически окунал ломтик в кипящее масло и отправлял в рот, сыроед! (Не от сыра, а от сыро-!). Хрящеватые, «пельменные» уши главы охранного предприятия двигались, будто в фильме ужасов. Аппетита участникам застолья хруст то ли ушей, то ли «фондю» не прибавил. Единственный жратик, помимо Вики, годовалый пятнистый Юл. Щен был на редкость невоспитанным – бодался в колени, гулко ронял башку на край стола, выпрашивая подачку, тявкал нутряным просительным фальцетом, если пауза между подачками затягивалась.

– Юл! Место! – строжала Мыльникова. – Место! Кому сказала! Место!

Щен Юл переключался на обиженный баритональный рык и даже имитировал движение от стола: место так место… Но тут же возвращался: вот оно, мое место…

Мыльникова подмигивала все чаше. То ли нервы разгуливались, то ли сигнализировала гостю. О чем? К еде она даже не притронулась. Мусолила очищенный банан, покусывая сантиметрами. И «поцелуйчиками» всасывала желто-белый «Мисти» – из бокала. Задумчиво-отрешенный вид: ах, когда вы, наконец, уйдете! Все? Нет, не все, но некоторые.

Из них двоих – Колчина и Мыльникова – некоторым был Вика. Она бы и ему, Вике, с удовольствием сказала: «Место! Кому сказала! Место!». То-то и оно: кому сказала. Щену Юлу могла. Вике – опасалась. Место Вики Мыльникова – в трехкомнатной двухуровневой квартире за отелем «Санкт-Петербург». Здесь – она. К ней из Москвы приехали! И, кстати, радостный тон Галины в трубке, когда Колчин набрал номер с телефона Ревмиры Аркадьевны, тем и объясним: «Хоть кто-нибудь! Лишь бы не с глазу на глаз в пустой комнате с мужем!». За накрытым столом…

Стол был накрыт условно. То есть вроде бы богато- изобильно-разнообразно. Но – никак. Сервировка почти полностью отсутствовала, вот что! Будто пришел мужчина с добычей, вывалил все – остальное должна организовать женщина. А ей не хочется организовывать – ушел бы поскорей! Куда? Куда угодно! За новой добычей. Не куда, но отсюда.

Гроздья бананов, пластиковая корзинка с киви, ананасы. Десерт. Заранее нарезанные копчености в полиэтилене-фольге от «Самсона», располовиненная сырная голова «Эдам», парочка сухих вин в литровых пакетах, водка «Сильвер-Смирнов», нераспечатанная баночка икры. Блок «Мальборо-лайт». Все. Такое впечатление: Вика Мыльников перед визитом к жене тормознул у ларьков с табличкой «Защиту осуществляет охранное предприятие «Главное – здоровье» и барски распорядился, мол, давай-ка… это… и вот это… ладно, вон то еще… и… для полного счета – что там, в банках? Ка-акие могут быть счеты, уважаемый! Всегда рады!

Насчет радости рабов от ларька – вряд ли. Но и Галина Андреевна – не в восторге. Хорошо еще, сообразила про «фондю». Сама сообразила, сама мясо покупала, сама стеклянную кастрюлю приспособила – от давних пристрастий к химии-полимерам- реактивам. Гость грядет – из Москвы! А стол – будто на шикар-р-рном полубандитском междусобойчике. Вот еще удава живого из ванны вынуть и с ним на плечах фотографироваться на память – на фоне полуфабрикатных роскошеств.

– Ты уже где-то… остановились? – ритуально, однако с подтекстом, спросила Галина, плавая между «ты» и «вы».

– Пока нет… – почел за благо слукавить Колчин. А и в самом деле! Разве он остановился в «Чайке»? Он там только вещи сбросил и – снова весь в движении.

– А как Инна? – повторила старшая подруга.

– Она же недавно была! – встрял Мыльников. Он здесь не хухры-мухры, он в курсе, он полноправен, пусть даже и намекает жена: шел бы ты, Вика, к себе, не видишь – человек приехал, остановится у меня, прибрать надо, я потом, позже, подъеду, когда гостя устрою, а ты все жрешь-жрешь-жрешь…

– Здесь, – уточнил Мыльников, уставившись на жену в ожидании поддакивания. А что?

Лешакова-Красилина-Мыльникова опять подмигнула, на сей раз мужу, и… смолчала.

Аура возникла тягостная, гнетущая. Не продохнуть. Впрочем, «не продохнуть» – по причине жадных и частых затяжек. Галина оставила в покое полууничтоженный банан и принялась уничтожать сигарету за сигаретой. «Мальборо», возможно, и «лайт», но Колчин не любил никотинного дыма, никакого.

«Она же недавно была! Здесь…». Полуторная тахта, торшер, телевизор, аудио-плейер, троица кресло-стульев, стол-раскладушка. Все. Да! Еще из стены, прямо над изголовьем полуторной тахты, торчал обычнейший водопроводный кран – с вентилем, со свисающей из носика каплей воды (щас капнет, щас!). Сальваторщина-далиевщина! Бы. Если бы Колчин заранее не знал о прошлом увлечении Мыльниковой (тогда – Красилиной) всяческими «дурилками» – Инна рассказывала, да и Мыльникова, навещая «младшего друга», регулярно преподносила очередной авторский экземпляр. Собственно, и стеллаж был заставлен отнюдь не книгами, но некими… предметами авторского творчества. «Она же недавно была! Здесь…».

– В Москве я ее не нашел… – между прочим пробросил Колчин и очертил временные рамки: -… после Токио.

– Как это?! – с уловимой фальшивинкой воскликнула Галина Андреевна, «старший друг».

– В Москве ее нет.

– Она из Петербурга вернулась? – с той же, такой же фальшивинкой заинтересовался Вика Мыльников.

– Я в Токио был. А в Москве ее нет… – ровно произнес Колчин. Та самая ровность тона, в которой ни просьбы, ни упрека, ни страха. Пусть сами, сами!..

Они – сами. Фальшивинка объяснима и понятна: ощущение вины, когда тебя еще никто ни в чем не обвиняет (ЕЩЕ!), но по сути-то… Приезжала гостья, гостила здесь, сами ее проводили на вокзал, а она, – не приехала!

– Гал! Ты ее провожала?

– Когда?

– Когда она уезжала.

– Смотря куда.

– Что значит: смотря куда?! На вокзал!

– Я ее до метро проводила. До «Пионерской». Со мной же Юл был. Меня же с ним не пустят!

– Но она на поезд поехала?

– Ой, слушай, откуда я знаю! Что ты меня спрашиваешь?! Она передо мной не отчитывалась. У нее тут дела, помимо меня. Мы попрощались и… все.

– Что значит: все?! Она же твоя подруга!

– Да, подруга! А дальше?!

– Я тебя спрашиваю: а дальше?

– Ой, отстань! Откуда мне помнить! Да ничего с ней не могло случиться!

– Тебе напомнить, что может случиться с одинокой женщиной в Питере поздним вечером?

– Вот эту тему, пожалуйста, оставь! Я тебя ни о чем не просила, если хочешь знать! Я тебя только об одном просила: никогда мне не напоминать! – тик у Мыльниковой еще участился, она привычно держала щеку ладонью. Жест получился не профилактическим- бесстрастным, а наоборот, «мамочки-мамочки-мамочки! страсти какие!».

– Ночевала она у тебя?