Джон Сэндфорд - Жертва разума

Мэйл ощутил приступ клаустрофобии. Он начал отчаянно извиваться, визжать и хрипеть, дышать становилось все труднее и труднее… и тут ему удалось вырваться. Двадцать футов до конца, пятнадцать… Боль обожгла живот, и ему пришлось остановиться. Проклятье. Он коснулся рубашки и тут же отдернул руку; он ничего не видел, но ощущал запах. Кровотечение усилилось. Заставив себя ползти дальше, он обнаружил, что снова застрял, и отчаянно ударил ногой назад; послышался плеск воды, эта часть трубы сильно проржавела. Потом возник какой-то звук. Крыса?

Неужели где-то рядом крыса?

Охваченный паникой, Мэйл отполз назад, и боль резко усилилась. Но он все еще видел свет и зелень в конце трубы.

Ладно, ладно. Джон поборол панику, заставив себя соблюдать осторожность, несмотря на то, что ему отчаянно хотелось поскорее выбраться. Он говорил себе, что если сумел незаметно сюда залезть, значит, ему по силам преодолеть последний участок пути. Он считал, что у него очень мало шансов, но теперь…

Тяжелая глыба – камень, земля – упала у выхода трубы, наполовину перекрыв его. Потом еще одна.

Потрясенный Мэйл застыл в неподвижности.

– Там ведь сыро, Джон? – раздался знакомый голос.

На насыпи росла густая трава. Недавний дождь сделал ее мягкой, и Лукас понял, что, ухватившись за прочные стебли, сможет вырывать куски дерна в квадратный фут. Он собрал с полдюжины таких пластов и уселся на насыпи над трубой. Когда Мэйл был уже близко, он бросил первый так, чтобы тот закрыл часть трубы.

– Там ведь сыро, Джон?

Сначала ответа не последовало, но вскоре послышался тихий, отчаянный голос Мэйла:

– Выпусти меня отсюда.

– Не-е-е, – сказал Лукас. – Мы нашли девочку в цистерне. Она была едва жива. Как ты мог так поступить, Джон? Бросить ребенка в цистерну… – И он швырнул еще один кусок земли вниз.

– Выпусти меня, я ранен! – закричал Мэйл.

– Тебе недолго осталось терпеть, – сказал Дэвенпорт. – Вода втекает в трубу с другой стороны. Как только я заблокирую выход, она заполнится… это не займет много времени. Никто не узнает. Все будут думать, что ты сбежал. Получится, что ты вроде как победил – только ты будешь мертв. А я посмеюсь.

– Помоги… помоги мне! – взвыл Мэйл, и Лукас слышал, как он колотит руками и ногами по трубе.

Вероятно, он пытался ползти обратно.

Мэйл попробовал отползти подальше от голоса, чувствуя, что вода движется вместе с ним. «Наверное, здесь наклон, – подумал он. – Может быть, труба и вправду наполнится… нужно вылезти. Нужно выбраться наружу…»

Он отчаянно полз назад, пока не наткнулся ногами на кучу мусора, которую оставил у себя за спиной: теперь он вспомнил. Мэйл бил по ней ногами, но ничего не видел и не мог сдвинуться с места. Он застрял. Впереди, в конце трубы, остался совсем маленький прямоугольник света. Тогда Мэйл снова пополз вперед, остановился, повернулся, чтобы достать пистолет, и вытолкнул его вперед.

– Выпусти меня! – закричал он и выстрелил.

Вспышка и грохот ошеломили и оглушили его. Очень медленно пробираясь вперед, как крот в воде, он выстрелил снова.

Теперь Джон видел лишь тонкую полоску света. Дэвенпорт что-то сказал, но он не расслышал. Он просто лежал в темноте; вода постепенно поднималась, боль угнездилась в животе, мир смыкался вокруг него. Дэвенпорт похоронит его заживо; он чувствовал, как поднимается вода.

Мэйл отчаянно забился – и не сумел сдвинуться с места. Но у него был пистолет. Не думая больше ни секунды, он упер дуло под подбородок.

Лукас услышал приглушенный звук выстрела и немного подождал.

– Джон?

Дэвенпорт слушал, но из трубы больше не доносилось никаких звуков. Отчаянный стук прекратился. Он посмотрел на дорогу, где полицейские продолжали стоять на крышах своих машин, глядя в противоположную сторону – на кукурузное поле. Выстрелы внутри трубы были практически не слышны снаружи. Лукас начал вытаскивать глыбы земли из трубы.

Из нее вылилось немного воды.

Потом струйка крови.

И кусок окровавленной плоти, плывущий, точно детский кораблик-листок в мелкой грязной воде.

Лукас встал, отбросил носком испорченной туфли куски земли и травы от трубы и выбрался на дорогу.

– Эй! – крикнул он полицейскому на ближайшей машине.

Когда тот повернулся, Дэвенпорт указал на канаву, и со всех сторон к нему побежали люди.

Отстраненный от дела и безоружный Слоун приехал на ферму, опасаясь, что все пропустил. Он обнаружил дюжину полицейских, которые стояли на четвереньках возле водопропускной трубы, и Лукаса, сидевшего на ступеньках крыльца полуразвалившегося дома.

– Тебя подвезти, приятель?

– Мне нужна сигарета, – сказал Дэвенпорт. – Не понимаю, зачем я бросил курить.

Слоун рассказал ему последние новости, когда они ехали в город.

– Вулф отказалась иметь со мной дело, поэтому я с Франклином занялся Хелен Манетт. Мне удалось ее запутать ласковым тоном, она заговорила, и мы все узнали.

– Но толку от этого будет немного, – сказал Лукас. – Суд не станет принимать во внимание все, что случилось после того, как Хелен Манетт попросила адвоката, а мы ей отказали.

– Я думал о другом, – ответил Слоун. – Хотел понять, почему она так поступила.

– Деньги, всегда деньги – так или иначе.

Слоун кивнул.

– Она все знала про Тауэра и Вулф. У Тауэра отчаянное финансовое положение, хотя об этом мало кому известно. Почти все деньги кончились. Его содержание от фонда урезано, а пять лет назад они взяли большой имущественный заем на дом, но выплаты по нему стали для них тяжким бременем. Они могли рассчитывать только на деньги фонда, однако в уставе имеется положение: если последний благотворитель больше не может иметь наследников, фонд закрывается, и наследник получает всё. Речь шла о крупной сумме. На данном этапе – тринадцать миллионов долларов.

– Господи, так много? – удивился Лукас.

– Да. Фонд обеспечивался облигациями. Чтобы компенсировать инфляцию, они откладывали значительные суммы, а остальную часть дохода делили между четырьмя наследниками – Тауэром, Энди и ее дочерьми. Каждый из них получал около ста тысяч в год. Если бы Энди и ее дочери погибли, Тауэр мог бы настоять на закрытии фонда и получил бы всю сумму. Именно на такой исход рассчитывала Хелен Манетт. Она поняла, что Тауэр собирается ее бросить, и надеялась урвать половину.

– Она встретилась с Мэйлом в квартире, которую он снимал?

– Да. Он спросил, как ее зовут, и сказал, что лечился у врача по имени Манетт. И еще он говорил какие-то вещи, которые помогли ей понять, что именно про него Энди несколько раз рассказывала: настолько безумный, что она до смерти его боялась. Он назвал свое имя – Мартин Ладукс. Она нашла его телефонный номер и начала ему звонить.