Юхан Теорин - Санкта-Психо

Ян отошел к стене:

— Тогда расскажи чуть побольше… «У Билла» ты намекнул что-то насчет запретов…

Реттиг кивнул:

— Об этом и речь. В Патриции — жуткая бюрократия. Особенно в закрытых отделениях. Там управляет денбез.

— Денбез… — Ян вспомнил, что он сам дошел до этого дурацкого сокращения. Ночбез — денбез. — Твои коллеги в дневное время? Дневная безопасность?

— Йепп. — Реттиг завел глаза к потолку. — Больные не имеют права писать, кому хотят, их почта проверяется. Им нельзя смотреть ТВ, нельзя слушать радио, их все время обыскивают.

Ян понимающе кивнул — он вспомнил, как проверяли его сумку на входе, когда он приехал в первый раз.

— Люди устают. Просто-напросто устают от постоянного контроля. Мы с ребятами много об этом говорим. Спокойные больные имеют право на контакт с окружающим миром.

— Ты так думаешь?

— Хотя бы через письма… им же пишут письма. Родители, друзья, сестры и братья. Но денбез перехватывает письма. Или вскрывает… перлюстрирует, говоря по-научному… Нам нужна твоя помощь.

— А что я могу сделать? — Ян внимательно посмотрел на Реттига. — Никто из подготовительной школы не имеет доступа в больницу.

— Как это не имеет? — быстро спросил Реттиг. — Ты имеешь, Ян… ты и твои дети.

Он ждет возражений, но Ян молчит.

— Вы имеете право входа в комнату свиданий фактически бесконтрольно… там нет ни камер, ни проверок. А по ночам в комнате никого. Туда может прийти кто угодно и спрятать где-нибудь пачку писем… писем, которые я могу захватить и пронести в больницу.

Ян быстро оглянулся — ему показалось, что за спиной у него стоит доктор Хёгсмед.

— А письма? Откуда приходят письма?

— Оттуда, где их пишут, — пожал плечами Реттиг. — Пачки писем приходят каждый день. Большинство скрывают от больных. Но у меня есть приятель на почте, он работает на сортировке. Здесь, в городе. Он уже начал откладывать письма… он их не читает, конечно, но принцип простой: письмо написано от руки и адресовано в клинику Санкта-Патриция. Откладывает, а потом передает их мне. — Реттиг довольно улыбнулся, но Ян не стал улыбаться в ответ. — Но я сам не могу ничего пронести в больницу. Нас проверяют.

— То есть содержание этих писем неизвестно? Вы не знаете, что в них?

— Как это не знаем… Бумага. Бумага со словами. Обычные письма.

Ян посмотрел на него долгим взглядом:

— Я не связываюсь с наркотой.

— О чем ты? Никакой наркоты. Ничего противозаконного.

— Но вы нарушаете правила.

— Да… но Махатма Ганди тоже нарушал правила. В благих целях.

Они помолчали.

Ян прокашлялся.

— Можешь рассказать о ваших больных?

— Каких именно?

Ян не хотел называть имя Рами. Не сразу.

— Я видел на территории старую женщину… седая, в черном пальто. Она сгребала листья за оградой. Она пациентка или работает у вас?

Улыбка исчезла с лица Реттига.

— Пациентка. И она не такая старая, как может показаться.

— А потом стояла и смотрела на детей.

— Она только этим и занимается. С тех пор как организовали ваш… вашу подготовительную школу. Как только ее выпускают во двор, сразу идет к ограде и смотрит.

— Любит детей?

Реттиг помолчал.

— У нее было трое. Была замужем за картофелеводом в Блекинге… лет двадцать пять назад. Муж ее по пятницам уезжал в город — на переговоры с заказчиками. Но в один прекрасный день Маргит узнала, что он снимает комнату в гостинице и там встречается с любовницей… а может, и не с одной. И тогда она достала из шкафа его двустволку.

— Поехала в гостиницу и застрелила мужа? — предположил Ян.

— Нет… — Реттиг покачал головой. — Она вывела детей во двор и застрелила их. Двумя выстрелами уложила старших, а потом перезарядила ружье и застрелила младшего… С тех самых пор она за решеткой.

Он замолчал. И Ян не знал, что на это сказать. Хотел сказать — прямо как Медея, но воздержался.

Реттиг доел свой кебаб. Он встряхнулся, словно хотел поскорее забыть неприятное воспоминание, и продолжил:

— Не волнуйся. Маргит никакой опасности для твоих малышей не представляет… Она не имеет права встречаться с детьми.

— Я не уверен, что хотел все это узнать.

— Но узнал, — тихо заключил Реттиг. — Есть много такого, чего люди не хотели бы знать о своих ближних… Я, например, знаю слишком много.

— О больных?

— Обо всех.

Ян вспомнил о книжках в ящике кухонного стола. У каждого свои тайны.

— Значит, только письма? Ничего другого?

— Ни наркотиков, ни оружия, ничего такого. Только письма… а что ты думал, Ян? Я же сам там работаю. Разве в моих интересах, чтобы люди вроде Ивана Рёсселя имели доступ к героину? Или к ножу?

Ян внимательно посмотрел на него:

— А Иван Рёссель тоже здесь?

Он знал это имя из бесчисленных рубрик в таблоидах. И шофер такси его упомянул.

— Конечно.

— Убийца Рёссель?

— Да. Убийца Иван Рёссель, — глухо произнес Реттиг. — У нас тут полно знаменитостей… ты даже представить не можешь.

Алис Рами, думает Ян. Но вслух произносит совсем другое:

— Когда я должен дать ответ?

— Лучше прямо сейчас.

— Я должен подумать.

— В гавани есть одно место… мы там репетируем. Можем встретиться там… Постучишь с «Богемос»… jamie session [4] Jamie session — спонтанная импровизация джазовых или рок-музыкантов. или что-то в этом роде. И поговорим заодно. Годится?

Ян неуверенно кивнул.

— Тогда до завтра. Приходи в семь. Оттянемся, как говорят, по полной.

Не успел Ян запереть дверь за Реттигом, как тут же пожалел, что согласился. Зачем ему играть с «Богемос»? Он слышал их, они на две головы выше. Играют в другой лиге.

Он покосился на барабаны и тарелки и хотел сразу немного поупражняться, но было уже поздно. Соседи вряд ли оценят его искусство игры на ударных инструментах.

«Зверомастер», «Сто рук принцессы», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме». К этому времени он выучил все эти истории чуть ли не наизусть. Он уже знал, что принцесса, впервые появившись в деревне, кричит своим подданным: «Я вовсе не несчастна! Мне просто нравятся несчастья! Вот и все!» И что один из первых симптомов ведьминой болезни — тающие волосы.

Так почему же он в сотый раз перечитывает эти книги? Может, ищет какое-то скрытое послание? И если эти книги написала Рами, наверняка у нее был какой-то замысел, когда она попросила Жозефин спрятать их в детском саду. Какое же послание?

И ему кажется, что он наконец что-то нашел. Перелистывал «Зверомастера», наверное, в пятидесятый раз и заметил на полях первой же страницы маленькое чернильное пятно — справа, в самом низу, рядом с текстом. Казалось бы, ничего странного, но на следующем развороте обнаружилось такое же пятнышко, почти в том же месте, и на следующем.