Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы

— Что ж, если он в больнице, как же я мог повстречать его?

— Иногда он покидал ее, — сказал я. — Ну-ка глянь сюда. — Вынув фотографию оркестра Спайдера Симпсона из конверта, я подал ее Кенну. — Который из этих парней Симпсон? Здесь, на снимке, не сказано.

— Симпсон ударник.

— А чем он занят сейчас? Все еще руководит оркестром?

— Не-ет. Из ударников никогда не получаются хорошие лидеры. — Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, гладко взбегающий на самую макушку. — Как-то я слыхал, будто он работает на студии где-то на Побережье. Можешь попробовать позвонить Натану Фишбайну в «Кэпитол Билдинг».

Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что о ком-нибудь из остальных оркестрантов.

— :Как-то несколько лет назад я работал в Атлантик Сити с одним тромбонистом. — Кенни ткнул пухлым пальцем в фото. — С этим парнем, по имени Рэд Диффендорф. Сейчас он играет «кантри» с Лоренсом Уэлком.

— Ну, а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?

— Вообще-то я припоминаю многих. Все они до сих пор при деле, но не могу сказать тебе, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.

— А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?

— «Туте»? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Татума. Бесподобно. Его и разыскивать нечего. Последние пять лет он играет в «Красном петухе» на окраине города, на 138-й улице.

— Кенни, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?

— Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.

Я заказал еще и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Назвавшись свободным журналистом, работающим по заказу журнала «Лук», я спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.

Меня соединили с заведующей досье членов профсоюза. Я подсластил им пилюлю, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и дал девушке имена оркестрантов на фото, упомянув инструменты, на которых каждый из них играл.

Десять минут я сидел на линии, ожидая результатов. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Диффендорф, тромбонист у Лоренса Уэлка, жил в Голливуде. У Спайдера Симпсона тоже было местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио Сити. Остальные были здесь, в городе. Среди них — альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде «Тунайт», в «Эн-Би-Си Студиос» и два «духовика» — трубач Бен Хогарт с Лексингтон-авеню и тромбон — Карл Валински, живший в Бруклине.

Я записал все Это в свою книжку и тут же обзвонил все местные номера, но безуспешно. «Духовиков» не было дома и лучше ее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе «Эн-Би-Си» номер своей конторы.

Я чувствовал себя, как новичок на бекасиной охоте, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после войны, было меньше, чем один на миллион. Но это была пока единственная ниточка в городе, и я решил подержаться за нее.

Вернувшись к стойке, я сьел свой сэндвич и поклевал увядшей на тарелке картошки.

— Ведь ты еще не уходишь, Гарри? — спросил Кенни.

— Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы еще с тобой и залил на пару отравой печень. Спасибо, Кенни.

Я натянул пальто.

— Тебе говорит что-нибудь имя Эдвард Келли?

Кенни сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.

— Я помню только Горацио Келли, — пробормотал он. — Примерно в то время, когда «красавчик» Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшен, Горацио играл на рояле в Рено-клубе, на 12-й и Черри. Между делом, он занимался букмекерством. Он, случаем, не родственник твоему?

— Надеюсь, нет, — ответил я. — До встречи, Кенни.

— Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против…

Я проехал остановку подземкой до Таймс-сквер и вошел к себе в контору как раз, когда зазвонил телефон. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.

— Очень рад, что вы позвонили, — сказал я и принялся распространяться о якобы полученном мною задании для журнала «Лук». Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.

— Сейчас я в студии, — пояснил он. — Через двадцать минут мы начнем репетицию и я не освобожусь до четырех-тридцати.

— Меня это вполне устраивает. Если сможете уделить мне полчаса, то давайте встретимся. На какой улице ваша студия?

— На 45-й. Хадсон-театр.

— Отлично. Хикори-Хаус лишь в паре кварталов оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?

— Годится, начальник. Я прихвачу свой топор, чтобы вам легче было меня узнать.

— Человек с топором бросается в глаза в любой толпе, — заметил я.

— Ты не понял, приятель. «Топор» — мой инструмент, усек?

Я усек, подтвердил, и мы повесили трубки. Высвободившись из пальто, я уселся за стол и вновь стал рассматривать принесенные с собой вырезки и фотоснимки. Разложив их на столе, подобно музейным экспонатам, я пристально вглядывался в слащавую улыбку Джонни Фейворита, пока мне это не надоело до тошноты.

Вырезка с колонкой Уинчелла была хрупкой как Скрижаль Мертвого Моря. Я перечел его статью о разрыве помолвки Фейворита и позвонил Уолту Риглеру в «Таймс».

— Привет, Уолт, это снова я. Мне хотелось бы узнать об Этане Круземарке.

— Крупный босс, судовладелец?

— Именно он. Мне нужно все, что у тебя на него есть, плюс адрес. Меня особенно интересует разрыв помолвки его дочери с Джонни Фейворитом в начале сороковых.

— Снова Фейворит. Похоже, для тебя сейчас в мире не существует никого другого.

— Он звезда моего шоу. Так мне рассчитывать на помощь?

— Я сверюсь с Женским Департаментом, — сказал он. — Они следят за всеми скандалами в высшем обществе. Перезвони мне через пару минут.

— Да пребудет с тобой мое благословение. — Я бросил трубку на рычаг. Было без десяти два. Я вынул записную книжку и сделал пару звонков в Лос-Анджелес. Голливудский номер Диффендорфа не отвечал, но когда я позвонил Спайдеру Симпсону, то попал на его горничную. Она была мексиканкой, и хотя мой испанский был не лучше ее английского, я ухитрился оставить ей свой номер телефона.

Я повесил трубку. Телефон зазвонил, не успел я снять с него руку. Это был Уолт Риглер.

— Значит, так, — произнес он. — Круземарк сейчас в крупных шишках: благотворительные балы, общественные мероприятия и прочее, и тому подобное. У него контора в «Крайслер Билдинг». Адрес — Саттон Плэйс, номер 2, телефон найдешь в справочнике. Все понял?

— Уже записал.

— Ладно. Круземарк не всегда был таким важным. В начале двадцатых он работал на торговом флоте моряком и сделал первые денежки на контрабандном спиртном. Но он никогда не привлекался, так что его досье чисто, в отличие от носа. Собственный флот он начал сколачивать во время Депрессии, разумеется, зарегистрировав его в Панаме.