Игорь Резун - Свидание на Аламуте

Темный коридор, в котором он видел не хуже, чем днем, сорванные с петель двери… Ему надо было вниз — он знал это точно. Обнаружив шахту, он полез по скобам. Оттуда, снизу, давило жаром, но он спускался.

И когда Алексей упал с двухметровой высоты, он сразу перевернулся в воздухе, как кошка, и приземлился на загремевшее железо.

Стальной круг, свисающие сверху искореженные балки, страшный, бородатый, окровавленный человек у стенки… Алексей узнал Махаб аль-Талира. А потом он увидел и Майю рядом с какой-то женщиной. Они лежали у противоположной стены. Девушку от бородатого отрезала цепочка незнакомых людей в камуфляжных комбинезонах, со странными аппаратами в руках, похожими на металлические маракасы.

В голове кто-то напечатал, как на чистом листе: «БЕРИ ДЕВЧОНОК И УХОДИ ВВЕРХ! МЫ ПРИКРОЕМ!»

Каких девчонок? Алексей бросился к Майе.

Махаб зарычал. Его сила иссякала. Тень Старца за его спиной погасла, истаяла голубым воском. Он пытался увидеть образ того существа, с ногами-змеями, но и тот пропал. У него оставалась еще своя сила, и он с яростью обрушил ее на этих людей в комбинезонах. Лавина энергии повалила двоих. Ивана швырнуло на стальную балку так, что из ушей потекла кровь; Данилу вдавило в решетки пола. Но они продолжали греметь своими маракасами, и воздух перед Махабом метался, насыщаясь обратной, возвращенной энергетикой. Они двинулись снова, стискивая кольцо, оставляя ему только черный колодец бездны, в котором что-то клокотало и булькало, в котором некогда маленький красный огонек превратился в багровый круг. Махаб снова нагнулся, готовый выбросить в них из своей большой головы, как из средневековой пушки, ядро смертоносного заряда, но внезапно сбоку пролетела холодная стрела — импульс. Он пронзил ноги, перебил чакры, и Махаб завертелся на месте, как детская игрушка-ползунок со сломанным колесиком. На него набрасывали кокон и окутывали им. Махаб слабел.

А Алексей подобрался к Майе. Идти было тяжело, ноги налились свинцом. Девушка была в изодранном сером костюме, сползавшем с нее лохмотьями; на груди — измазанный красным бейдж с оплавившимися пластиковыми краями. Он хотел подхватить ее на руки.

— Майя!

Но она, задыхаясь, увернулась.

— Ее бери, Лешка! Бери на спину!!!

Какая-то маленькая женщина лежала на полу без сознания. Майя помогла взвалить Кириаки на спину Алексея и теперь придерживала женщину руками.

Еще один приказ отпечатался в мозгу:

— ЛЕСТНИЦА ЗА ВАМИ. ВВЕРХ. МЫ ПРИМЕМ.

Те, кто стоял в цепи, сделали еще шаг. Контур фигуры аль-Талира уже опутан сиреневой паутиной, араб уже скован по рукам и ногам, только дергается, как пойманная муха… И вот еще один удар, нанесенный всеми ими из этих маракасов — оранжевый плевок. Раздался грохот. На том месте, где стоял араб, взвился фонтан мятого железа, и обвалились сверху камни. Сам он теперь лежал на шатающемся куске стали.

Майя, толкая Алексея вперед, последний раз взглянула на страшную арену. Кто выиграл, она не знала, равно как и не знала, какую дозу получила в этом пропитанном радиацией «стакане». Но кошмар ее маленькой жизни, начавшийся еще в прошлом году с прочтения книжки об ордене ассасинов и его могущественном Старце — этот кошмар закончился. Ассасины проиграли.

Протискиваясь за Алексеем обратно по винтовой лестнице, по которой они спустились в «стакан», она ощутила босыми ногами, как раскалились ступени. Пятки нестерпимо жгло.

Но там, сверху, чуть раздвинувшиеся плиты реакторной защиты открывали просвет для того, чтобы протолкнуть тело. И пролезть самим.

…Махаб поднял голову. Какие-то фигурки карабкались вверх, в темноту. Далеко внизу бушевало пламя. И угасающим сознанием, разбитым на части, растерявшим всю энергию, он приметил ту самую, в балахоне, призрачную, с выпуклым животом. Она сложила на нем бледные тени рук и улыбалась.

— Алла… Акба… — прохрипел он.

Решающий удар, игла холода, пущенная невысокой, прозрачноглазой девушкой в комбинезоне, вошла в мозг и рассыпала его на осколки. Тело араба, став внезапно мягким, как глина, перекатилось через край площадки и вместе с обломками стали, мятыми ограждениями, трубами и прочей требухой шахты начало свой полет вниз…

…Там, внизу, Медный сначала потерялся. Да, на расстоянии примерно тридцати четырех метров от края обрыва, где остановился блок, перед ним открылся пролом в каменной стене, сделанный небольшой порцией взрывчатки, точно уложенной в «слабое» место. Медный втиснулся туда и сразу же упал, запнувшись о рваное железо. Взрыв проломил не только камень, но и стенку стального «стакана» внутри скалы. Света не было. Фонарик на пальце давал голубой луч. От искореженной площадки влево уходил коридор, вверх — остатки обрушенной лестницы. За спиной нарастал гром, там что-то тяжело рушилось внутри скалы… Медный вдруг понял, что «замазка» не работает. То, что можно было назвать эфиром, молчало. Он стащил с головы шлем и принялся вытаскивать липкую массу из ушей. А когда почти справился с этим, услышал до боли знакомое:

— Мед-ны-ый!

Это был ее голос. Чистенький, зовущий, жалобный. Вряд ли ей удастся его одурачить. Он, сам того не замечая, выронил шлем и побежал по гремящему железом коридору — на голос. За поворотом вроде бы мелькнула какая-то тень, раздался нежный смех, и он снова услышал:

— Мед-ный…

А может, ей плохо? Может, ее ранили свои, и она вышла из этого состояния безжалостной ассасинки? Все же ведь бывает так иногда… Или не бывает?! Но верить-то хочется… За еще одним поворотом его ждал морозный воздух — белое молоко тумана, поднявшееся снизу, от ледника, принесло с собой и холодное дыхание. Он вылетел на небольшую площадку, вырубленную в скале, на площадку той самой лестницы, по которой десять веков назад, с мертвым комендантом Аламута на плечах, взошел сам Хасан Гуссейн ас-Саббах; по которой все эти годы ночью взбиралась призрачная женщина с твердым, как алмаз, беременным животом…

И вдруг что-то маленькое, цепкое, как обезьянка, бросилось ему на плечи. Так прыгают дети, обвивая и руками, и ногами. И Медный расслабленно упал спиной вниз, не чувствуя боли, на камни. Он не успел заметить, что на краю каменной террасы сжалось нечто белое членистоногое, какая-то человекообразная личинка.

А на нем сидела Олеся. Его Олеся! Из одежды — только золотая подвеска, закрывающая лоно и блестящая капельками воды. Он видел смеющееся лицо девушки, такое прекрасное, смугловатое, с живыми черными глазами, обрамленное ее шелковистыми черными локонами. Видел маленькие милые грудки с пуговичными сосками — и этот непонятно что означающий полувенчик. Полувенок… Татуировочку, черную всю, и круглую, как плевок, засохший на асфальте… а ее крепкие ножки стискивали его бедра, заодно прижимая к ним внезапно одеревеневшие руки. Кажется, она расстегнула на нем комбинезон и приникла к его телу обнаженной грудью — горячей, колышущейся. И тотчас ощущение блаженства затопило Медного. Он словно провалился в сон, в котором плавало только лицо Олеси, без туловища, — чистой воды улыбка Чеширского Кота. Он ощущал ее молодое горячее тело…