Мария Эрнестам - Гребень Клеопатры

Анна замолчала. Она хотела сказать больше, но не решилась. «Вот почему я здесь», — хотела она добавить. Обвинять других в своих ошибках, как обвиняла ее собственная мать, призывая в свидетели Бога и дьявола, — было не в ее правилах. Анна еще в детстве поклялась, что ни за что не станет такой, как мама, и будет отвечать за свои поступки. Она переехала в Стокгольм ради Фандиты, но это было ее решение, никто ее не принуждал. И Фандита тут не при чем.

— Какой путь ты выберешь? — спросила она осторожно. — Ты же знаешь, я приму любое твое решение, лишь бы ты была счастлива. Я знаю, что ты обо мне думаешь, но искренне считаю, что люди имеют право жить так, как им хочется, и никто не должен осуждать их или препятствовать им в этом. Главное — чтобы они уважали друг друга и никому не причиняли зла. Чего ты ждешь от жизни, Фанни?

Она действительно хотела это знать. Фандита аккуратно положила бутерброд обратно в тарелку.

— Я хочу быть обыкновенной, — сказала она. — Самым обычным человеком. Знаю, для тебя немыслимо быть такой, как все. Но именно этого я и хочу. Мне не надо слыть суперкрасивой, суперумной, суперзнаменитой или суперспешной. Я не стремлюсь привлекать к себе внимание. Я хочу иметь нормальную работу и семью: мужа и детей. Мне нужен самый обычный дом в обычном городе. И знаешь почему? Я не хочу остаться одна. Я хочу встречаться с обычными друзьями в обычных кафе и болтать об обычных вещах, потому что у обычных людей нет необычных проблем, мама, а если у человека необычные проблемы, то у него нет друзей. Люди, подобные тебе — всегда одиноки… А я не хочу остаться одна!

Анна не ожидала такого поворота. Она не видела в словах дочери никакой логики. Ей хотелось улыбнуться, но она сдержалась, зная, что это приведет Фандиту в бешенство.

— Обычной? Но, Фанни, ты так молода…

— И?.. — Фанни подняла на нее глаза, и Анна увидела калейдоскоп оттенков в ее огромных карих глазах. Она невольно представила, как такой узор смотрелся бы на шоколадном торте, и ужаснулась: как можно думать о шоколадных тортах в тот момент, когда дочь призналась, что не хочет ни в чем быть похожей на нее.

— И… — заговорила Фандита, — я сама так решила. Я знаю, что мне нужно. У меня будут друзья, которых у тебя никогда не было, и я…

— У меня есть Мари и Фредерик.

— Да, Мари и Фредерик. И все.

«Еще Грег», — добавила про себя Анна и, поддавшись порыву, достала спрятанную бутылку и налила себе вина. Фандита с презрением взглянула на вино, но потом, к удивлению Анны, потянулась за бокалом и налила себе тоже.

— Тост за умеренность, мама!

— Ты за этим пришла сегодня? Чтобы сказать мне, что мечтаешь стать совершенно обычным человеком? Каким я никогда не была?

— Нет, вообще-то нет. Я пришла сообщить, что планирую навестить папу. Я провожу сравнительный анализ экономики Швеции и Нидерландов, и мне нужны кое-какие данные. Папа сказал, что я могу жить на барже. Может, я и приму его предложение. На какое-то время. Я хотела, чтобы ты знала.

Продолжение вечера описывать не стоит. Анна попыталась выяснить у Фандиты, чему посвящен ее диплом, та устало рассказала об экономических связях двух государств. Анне это было непонятно. Ей словно показывали диафильм, где одна бессмысленная картинка сменяла другую. Ей захотелось закричать! Грег моет палубу. Грег с ожерельем из ракушек. Грег с Фандитой на руках, когда та была еще маленькой и ласковой. Грег в постели обнимает Анну. Она на палубе улыбается Грегу. Прекрасная и необыкновенная. Не такая, как все…

Когда Фандита встала, надела пальто, попрощалась, не обняв мать и даже к ней не прикоснувшись, и ушла, ни слова не сказав о том, когда они в следующий раз увидятся, Анна опустилась на пол. Она обхватила себя руками и раскачивалась, чувствуя, что мир вокруг нее превращается в сплошной абсурд. Почему люди считают ее странной, а таких, как Ханс Карлстен, — совершенно нормальными. Но потом она представила, как хохотала бы Фандита над этими мыслями. «В этом ты вся, мама, — сказала бы она. — Ты думаешь только о себе. Только ты знаешь, о чем люди должны думать, а о чем нет».

Она стояла за деревом очень долго. Темнота сгущалась. В голове роились мысли, которыми она не могла поделиться с другими. Липкие, неприятные мысли. Она взглянула на часы. Пять минут, десять, пятнадцать, двадцать, час, сутки, вечность, круг.

Последние дни она постоянно думала о Карлстенах. Пока не пришла к выводу: годом больше или меньше — какая разница? Все равно отведенный ему срок — всего лишь мгновение по сравнению с вечностью. Он старый человек и уже прожил свою жизнь. Конечно, она колебалась. Но вспоминала мизинец Эльсы, ее рассказ, думала о том, что эта женщина никогда уже больше не сможет играть на пианино, и чувствовала такую боль в сердце, которая просто не оставляла места для сомнений.

Она спряталась за деревом, чтобы получше рассмотреть дом Ханса Карлстена. Ей почему-то казалось, что жилище, в котором поселилось зло, должно излучать негативную энергию. Она представляла себе черные провалы окон, зловещие изгибы крыши, мрачные серые цвета. Но не увидела ничего подобного. Обычный дом для обычной семьи, где папа любит маму, а мама любит детей, которые любят своих родителей, и так далее. Любовь по спирали. А бывает ли такое на самом деле? Что же заставило ее спрятаться за этим деревом, прижаться спиной к грубой коре, вдыхать аромат влажных листьев и думать о…

Она вставала в семь, чтобы успеть на автобус в школу. К тому времени папа уже был на работе, а мама еще спала. Она не упрекала маму, хотя та всегда обещала приготовить с вечера «что-нибудь» для дочки, чтобы та взяла с собой в школу, и систематически забывала про это «что-нибудь», и девочка оставалась голодной.

Она растерянно стояла перед холодильником, смертельно боясь опоздать на автобус, и искала завтрак, которого не было, когда вдруг заметила яйца на верхней полке. И взяла с собой одно. В автобусе девочка осторожно стукнула яйцом о стекло и через образовавшуюся трещину высосала его до тонкой скорлупы. Поначалу ей показалось, что это невкусно, но она быстро привыкла. Несколько недель она ела на завтрак только яйца, потому что коробка на верхней полке волшебным образом пополнялась.

Но так не могло продолжаться долго. Одноклассники ее выдали. Однажды учительница оставила ее после уроков и спросила, завтракает ли она дома. Девочка не знала, что ответить, и тогда учительница прямо спросила, правду ли говорят одноклассники, что она пьет сырые яйца в автобусе. Учительница была очень милая, и в конце концов девочка рассказала, как, собираясь однажды в школу, обнаружила в холодильнике коробку с яйцами. Она надеялась, что учительница сохранит это в тайне, но напрасно. После того разговора она поняла, что унижение — процесс долгий и мучительный. Он будто цепь, состоящая из многих звеньев: злорадства, оскорблений, презрения, издевательств, ненависти…