Мария Эрнестам - Гребень Клеопатры

Они дошли до края скалы, и Мари осторожно посмотрела вниз. Пляж, покрытый камнями и ракушками, казался таким же недоступным, как всегда. Она хотела предложить Дэвиду спуститься вниз, но потом передумала. Ее кофта промокла и противно липла к спине. Она озябла. Дэвид тоже. Он посмотрел на нее, и она впервые увидела в нем что-то от того, прежнего Дэвида, в которого когда-то влюбилась без памяти. Мари не понимала, что стекает у нее по щекам — дождевая вода или слезы.

— Черт возьми, Мари! Я знаю, что совершил непростительный поступок! Знаю! Но я был болен. Я только хотел… Дьявол, Мари, я любил тебя, мне кажется, я и сейчас тебя по-прежнему люблю… Мари, о господи, Мари, никто не вдохновлял меня так, как ты. Ты права: я получил то, что хотел, но не об этом мечтал. То, что я делаю, — дерьмо, а не искусство. Потеряв тебя, я потерял все, потерял свой дар, свой талант. Я был по-настоящему счастлив только с тобой. Мари, милая Мари, пожалуйста, не убивай меня, не убивай меня… Боже мой!

Ноги у него подкосились. Дэвид упал перед ней на колени. Брюки намокли. От дождя или от страха? Она подняла ружье, целясь ему в голову.

— Это ведь не было минутным озарением, Дэвид. В течение многих недель ты распространял слухи. «У Мари депрессия, — говорил ты. — Я за нее беспокоюсь». Ты готовился к моему «самоубийству» так же тщательно, как к выставке. Трагическое самоубийство возлюбленной в Рэнвиль-Пойнт аккурат во время твоей первой персональной выставки, где можно увидеть скульптуры, для которых она была моделью «Ceratias holboelli», черт тебя подери! Я это отлично представляю: соболезнования, горестные комментарии. Твой писк: «Она была для меня всем. Единственное, что у меня осталось, — это мои скульптуры…» Они поверили тебе, Дэвид.

— Мари, нет, я…

— Ты долго тренировался. Во время тех милых поездок, о которых только что вспоминал. Помнишь, как мы плыли на катере с Инишбофина? Ты поднял меня над перилами, словно собирался бросить в воду. Ты хотел посмотреть, как отреагируют на это окружающие. И остался доволен. Прошло много времени, прежде чем люди стали спрашивать, что ты делаешь. Ты понял: у тебя все получится.

— Нет, Мари, все не так, я хотел…

— Ты хотел показать мне, как люди летают. Мы подошли к самому борту, но я испугалась. Ты слишком крепко держал меня за руку. Я помню твой безумный взгляд. Я испугалась, что ты хочешь броситься с обрыва и утянуть меня с собой. Убить Ceratias holboelli, мужчину и женщину. Я закричала и начала отбиваться. Я боялась за себя, за тебя… Потом поняла: только мне предстоит поучиться летать. Но лететь мне пришлось бы недолго, не так ли? Там, внизу, меня ждали острые скалы. Камни и ракушки. Не помню, как мне удалось справиться с тобой. Но я буду вечно благодарна Богу за тех американцев. Богатеньких туристов, которые приезжают поглазеть на ирландскую нищету, как ты любил говорить. Тогда им пришлось лицезреть ирландское безумие.

— Я не хотел сталкивать тебя с обрыва, Мари, клянусь, я любил тебя! Господи, Мари, я был болен… Но теперь я здоров, я принимаю лекарства, мне сказали, что это была маниакальная депрессия, я не мог отвечать за свои поступки. Мари, я впал в отчаяние.

Дэвид почти кричал. Как же он жалок. Мари смотрела на него, не испытывая ни жалости, ни сочувствия. Все это ложь. Птицы над водой. Тени перед глазами. Невидящий взгляд Мишель Андре.

— Ты сбежал, — произнесла она, чувствуя, что ее пальцы на спусковом крючке уже почти онемели. — Ты сбежал, как перепуганный заяц. Если бы не те американцы, я бы умерла от шока прямо там, на скалах. Они отвезли меня в больницу. Расспрашивали, что случилось. Конечно, я солгала. Пыталась тебя защитить. Сказала, что мы поссорились и начали драться на краю скалы. Пока я лежала в больнице, они навестили меня два раза, Дэвид. А ты — ни одного. О тебе я услышала позже. Тебе-таки удалось распустить слухи о том, что я пыталась покончить с собой. Это привлекло внимание критиков, и они посетили выставку. Ты получил рецензии, о которых мечтал. Но ведь тебя бы и так заметили…

— Прости меня, прости меня, прости… Ты ошибаешься, Мари, ошибаешься, ты…

— Ты плохо меня знал, Дэвид. Ты думал, я сбегу, поджав хвост, как побитая собака, и никогда не осмелюсь рассказать правду. И позаботился обо всем. Отчасти ты был прав. Я собрала вещи и уехала. Картину и скульптуру поручила забрать одной фирме, когда тебя не было дома. Ты готов был заплатить эту цену, не так ли? Картину я сожгла здесь, в Рэнвиль-Пойнт, ясной звездной ночью. Я хотела рассеять пепел по ветру, как будто это твой прах. Ведь я убила картину, в которую ты вложил душу. Но тогда я еще не готова была тебя убить. Я собрала пепел и высыпала в урну, а потом придумала легенду о мертвом Дэвиде Коннолли. Все эти годы я жила с твоим призраком, Дэвид. Иногда я и сама не понимала, кто же из нас двоих мертв. Ты или я. Наверное, я заразилась от тебя безумием.

— Дай мне шанс, Мари. Я тебя отблагодарю. Шейла для меня ничего не значит. Я всю жизнь любил только тебя. Мы можем все начать сначала. Давай попытаемся. Я не хотел убивать тебя…

— Я ждала ребенка, Дэвид. Я собиралась сказать тебе об этом после выставки. Думала, у нас будет двойной повод отпраздновать. А если бы выставка не удалась, эта новость скрасила бы горечь поражения. Так я думала. Наивная. Тебе нужна была вечность. И я могла тебе ее дать. Твои гены, твое потомство, память о тебе. Но в больнице у меня случился выкидыш. Твоя вечность вытекла из меня вместе с кровью и впиталась в больничные простыни. Ее выскребали из меня руки в резиновых перчатках.

Дэвид сложил ладони в молитвенном жесте. Мари смотрела на его разжиревшее тело, и ей хотелось пнуть его, чтобы оно покатилось к краю и упало вниз со скалы.

— Тебе это удалось. Ты убил меня и нашего ребенка. С тех пор я чувствовала себя живым трупом. Без чувств, без мыслей. А мои друзья считали, что ты погиб. Черное стало белым. Как в «Гребне Клеопатры», где все было не тем, чем казалось. Это ты заставил меня убивать. Я задушила подушкой мужчину, который издевался над своей женой, унижал ее, избивал. И на полученные от нее деньги хочу возродить наш ресторан. Он ужасно выглядит. Да, я заглянула туда. Дешевая забегаловка с плесневелыми стенами.

— Я не понимаю, о чем ты… Ты никого не убивала… Это я был болен, а не ты, Мари…

— Видишь это ружье? Я украла его у слепой женщины. Вошла в комнату, сняла со стены и сунула в сумку. Видишь, на что способна твоя маленькая Мари. Та женщина не желала видеть своего сына, а теперь он мертв. Фредерик покончил с собой, потому что я убила человека. Отомстила за то, что ты сделал со мной. Ты был рядом в тот момент, ты тоже убивал его. Это такая же правда, как то, что я стою здесь с ружьем, из которого убили кроликов Фредерика. Все взаимосвязано, Дэвид. За все в жизни надо платить. Ты готов заплатить?