Роберт Маккаммон - Королева Бедлама

— В молочной. — В углах губ Полларда мелькнула улыбочка и тут же исчезла. — Я так понимаю, что все молоко в вашем распоряжении?

— Это была молочная. Сейчас там… — Но тут он решил бросить расшаркиваться: — Так какое дело вы хотели обсудить? — Он обернулся к миссис Деверик: — В личном разговоре?

— А, да. — Поллард полез в карман сюртука и вытащил конверт. — Ваши вопросы к миссис Деверик. Она желает ответить на них в моем присутствии.

Мэтью не сводил глаз с вдовы:

— Мадам, вам необходим адвокат, чтобы ответить на несколько простых вопросов?

— Я думаю, так будет лучше, — ответил за нее Поллард. — В конце концов, именно за защиту моих клиентов мне и платят.

— В данном случае от кого защита? От меня?

— Мистер Корбетт, давайте проясним ситуацию, что будет нам всем на благо. Так вот, я бы обязательно присутствовал, если бы миссис Деверик должна была отвечать на подобные вопросы перед главным констеблем Лиллехорном или любым магистратом. Тем более я должен присутствовать, если их задает клерк — каким бы разумным и многообещающим ни казался он моей клиентке. И еще раз прошу простить меня, миссис Деверик, но я должен повторить свое возражение: все это соглашение — фарс. Что может этот юноша выяснить такого, что опытные профессионалы…

— Возражение выслушано, — перебила миссис Деверик. — Теперь закройте свою винную бочку и сидите тихо. Молчанием вы свой гонорар отработаете не хуже, чем трескотней. — Она взяла у него из руки конверт, а Поллард испустил тихий шипящий звук сквозь зубы. В карих глазах блеснуло и понимание поражения, и презрение. — Я решила ничего не сообщать письменно, — обратилась она к Мэтью, вынимая письмо из конверта. — По совету моего адвоката. Особенно о том, что касается моих мыслей по поводу… — Она запнулась, будто заставляя себя произнести эти имена: — Доктора Джулиуса Годвина и мистера Эбена Осли.

— Хорошо, — согласился Мэтью. — Ничего письменного.

— Я отвечу на ваши вопросы в том порядке, в котором они были заданы. Первый — относительно каких-либо обсуждений деловых вопросов между мной и мистером Девериком: никаких. Как я уже вам говорила, о делах Пеннфорд не говорил со мной никогда. От меня требовалось вести дом, воспитывать сыновей и вести себя так, как положено жене. Я его о делах никогда не спрашивала: это не моя забота. Вопрос второй: о каких-либо недавних поездках Пеннфорда, деловых или же развлекательных.

Мэтью слушал, хотя у него было подозрение, что все это ему ничего не даст. Стучали внизу лошадиные копыта, и Мэтью начал думать, как приятно будет сесть в горячую ванну.

— Недавно — я полагаю, вы имели в виду за последние полгода, — продолжала миссис Деверик. — На это тоже будет ответ: никаких. Пеннфорд старался избегать поездок, поскольку имел трудности с пищеварением.

— Нет нужды сообщать подробности, мадам, — подал голос Поллард.

Она бросила на него уничтожающий взгляд:

— Будете выставлять счет за количество слов?

— А в менее недавнее время? Например, в пределах года? — спросил Мэтью.

— Расширяете вопросы? — упрекнул его Поллард.

— В пределах года или около того ответ будет тот же, — сказала вдова. — Никаких.

Мэтью кивнул и почесал зудящий подбородок.

Миссис Деверик положила письмо на колени и разгладила его.

— Третий вопрос, наиболее омерзительный, касается моего отвращения к вашему упоминанию этих двоих людей в связи с моим покойным мужем. Я заявляю категорически и перед лицом Бога Всемогущего, что Пеннфорд не имел никаких дел ни с доктором Годвином, ни с Эбеном Осли. Они недостойны были бы Пеннфорду сапоги чистить. — Она повернулась к Полларду, который собрался было возразить против последней ненужной детали, и ткнула пальцем почти ему в лицо: — Молчите!

Мэтью подождал, пока Поллард снова сел, как обмякшее соломенное чучело, и только потом продолжил разговор:

— Насколько я понимаю, мадам, доктор Годвин пользовался безукоризненной репутацией. Пусть даже он был врачом для дам из заведения Полли Блоссом. В конце концов, какой-то врач должен был эту работу делать?

— Да, но Джулиус Годвин слишком эту работу любил. Он практически жил там последние годы. Стал жалким пьяницей и почти сумасшедшим, все время проводил с теми, кого вы так великодушно и глупо назвали «дамами». Они демоны в облике женщин, и я молю Бога, чтобы дал мне увидеть до моего последнего вздоха, как Полли Блоссом бросят на судно, словно груду тряпья, и вышлют из этих колоний.

— Держим свои эмоции при себе, — посоветовал Поллард. Она его игнорировала.

— Терпеть не могу слабых мужчин, сэр, — сказала она Мэтью, и лицо ее чуть не перекосилось отвращением. — В те двери слабые мужчины и входят. Вы меня спрашиваете, почему я презираю Джулиуса Годвина — я вам отвечаю. К его услугам были многие достойные — и вполне красивые — вдовы, но он предпочел уйти к этим шлюхам. Пеннфорд мне говорил, что Годвин болен, и вот почему он пьет и тратит свои… свои силы на этих грязных созданий.

— Болен? — Мэтью уже не думал о ванне, мозг его лихорадочно работал, искал. — Вы хотите сказать, душевно?

— Я хочу сказать, что он давным-давно мог бы жениться, но он сам себя выбросил на помойку. Я вспоминаю, что, когда доктор Годвин сюда приехал, это был отличный уважающий себя врач. Порядочный человек. Приехал из Лондона, чтобы начать все сначала. И все у него было в порядке, пока не убила его собственная слабость.

— Мне казалось, что его убил Маскер, — вставил Мэтью.

— Маскер закончил работу, которую начала слабость Годвина, — был ответ. — Не знаю, может быть, Маскер — маньяк, возмущенный тем, где доктор Годвин раскладывал свои грязные инструменты.

Мэтью не стал уточнять. Поллард глядел с безразличным видом на корабли, карета приближалась к Большим Докам. Мэтью подумал, что Поллард, быть может, гадает сейчас: известно ли миссис Деверик, что один из ее адвокатов — такой же обожатель шлюх, как покойный Годвин? Похоже, что высший класс собрал у себя все деньги, а низший класс — вроде вдовы Шервин — все знания. Но конечно, если верить Григсби, многие клиенты Полли Блоссом проживают на Голден-хилл.

Мэтью подался вперед:

— Вы говорили, что доктор Годвин приехал из Лондона начать все сначала. Когда это было?

— Я полагаю, это было… не меньше пятнадцати лет назад. Скорее даже около двадцати.

— А начать сначала — после чего?

— Я точно не знаю. Это фраза, которую сказал Пеннфорд. Но все знали, что жена Годвина умерла от лихорадки, когда они оба были очень молоды. Он об этом рассказывал всему городу. Может быть, отчасти поэтому он превратился в пьяную развалину, но сочувствия у меня к нему нет.

В наступившем молчании Мэтью обдумывал ее последние слова. Поллард вышел из транса: