Роберт Маккаммон - Королева Бедлама

Мэтью испустил вздох облегчения. Стокли живы и невредимы, а это самое главное.

— Слава Богу, что все закончилось! — сказал Мармадьюк Григсби рядом с Мэтью.

Тут раздался звук, будто бегемот рыгнул, а потом зловещий треск сотен досок. Крыша взметнулась вверх, застыла на секунду, и прямо на глазах у Мэтью просела, как проседает неудачный пирог. Из дома донесся непонятный рев, ударил будто подушкой ветер с пылью, и через несколько секунд лондонский туман заклубился над Бродвеем, превращая людей и животных в серые пугала.

Мэтью наполовину ослеп. Люди шатались, кашляли, отплевывались. На глазах у Мэтью выступили слезы, и он подумал, что это будет гвоздем выпуска в следующей «Уховертке» — не каждый день целый дом ровняет с землей обезумевший бык.

Он пробрался через полумрак к дыре, где было окно, увидел гнутые стропила крыши, потому что ни потолка, ни пола мансарды уже не было. Посреди открывшегося взору разгрома несколько предметов заставили болезненно сжаться его горло: вон сломанная кровать, вон куски одежного шкафа, а это… да. То, что осталось от книжной полки, где снизу были выжжены имя и дата: «Rodrigo de Pallares, Octubre 1690».

От этого зрелища ему стало нехорошо, он попятился прочь, отвернулся — и сквозь пелену пыли увидел глаза девушки. Она смотрела на него.

Шляпку она либо сняла, либо потеряла, и длинные волнистые рыжие пряди хлынули волной на плечи. Она была такой же пыльной, как все прочие, но совершенно не обращала на это внимания. И ничего не говорила, но увидела, наверное, страдание в глазах Мэтью, потому что у нее в глазах тоже отразилась боль. У нее был точеный нос и решительный подбородок, который у девушки пониже или с более мелкими чертами лица казался бы слишком широким или слишком выдающимся, но этой и размера хватало, и черты лица мелкими не были. Она просто смотрела на Мэтью с грустью сквозь висящую между ними и вокруг пыль. Мэтью шагнул вперед и ощутил вдруг, как кружится голова. Он сел — точнее, плюхнулся — прямо на улице и тут обнаружил, что оказываемое ему женское внимание не ограничивается Берил.

Неподалеку сидела Сесили, глядя на него чуть искоса. И уши у нее подергивались. А глазки — эти свиные глазки поблескивали? Умеют ли свиньи улыбаться? Улыбаться так, чтобы слышалось: «Я же тебе говорила? Помнишь?»

— Говорила, — ответил Мэтью, вспоминая пинки под колено и тыкающееся рыло. — Помню.

Вот и случилось несчастье, как предсказывала Сесили. Мэтью послушал затихающие аккорды падающего стекла и вылетающих гвоздей, потом подтянул колени к подбородку и уселся, глядя в пустоту, пока не подошел Хирам Стокли, не взял его за плечо и не помог встать.

Через два часа после разрушения гончарной Стокли Мэтью сидел за столиком в «Галопе» и пил уже третий бокал вина. Перед ним стояла недоеденная тарелка жареного сига, а рядом сидели Мармадьюк и Берри, разделившие с ним и горе, и питье. Посреди стола стояла оловянная чашка, поставленная Феликсом Садбери собирать пожертвования с завсегдатаев таверны, и в ней лежали деньги: три шиллинга, шесть гроатов и четырнадцать дуитов — неплохой улов. Сам Садбери сегодня кормил и поил Мэтью бесплатно, и это утешение, конечно, помогло, но настроение Мэтью все же не поднялось.

Ему было стыдно своей подавленности, потому что он потерял только жилье, а чета Стокли — плоды трудов всей жизни. Ходить по этим развалинам, когда Пейшиенс тихо плакала на плече у Хирама, было просто мукой. Почти все разбилось вдребезги, кроме отдельных чашек и тарелок, и вся мебель Мэтью была разломана в щепки. Он сумел собрать кое-что из одежды, нашел кожаный кошелек со своими сбережениями на сумму фунт и три шиллинга, и все это сейчас стояло рядом с ним на полу в холщовом мешке, которые принесла ему из дома Пейшиенс. Уцелели и некоторые из его драгоценных книг, но их он соберет потом. Его воодушевил обет Хирама — взять собственные отложенные деньги и как можно скорее отстроить гончарную. Не было сомнений, что не пройдет и месяца, как дом начнет восставать из руин.

Но все равно это была жуть. Сиг не укладывался в животе, а вино было недостаточно крепким, чтобы уложить Мэтью спать. Кстати, основной вопрос: где спать?

— А знаете, это я виновата.

Мэтью посмотрел через стол в лицо Берри. Пыль она смыла ведром воды, и при свете настольной лампы стали видны веснушки на загорелой коже щек и переносицы. Рыжие волосы светились на медном свету, локон свисал на невыщипанную бровь. У девушки были ясные выразительные глаза того же оттенка синевы, что у ее деда, и она не отворачивалась от взгляда Мэтью. Он уже решил, что она скорее вполне земная молочница, нежели возвышенная учительница. Запросто можно было себе представить, как она кидает вилами сено в сарае или обдирает початки со стеблей кукурузы. Хорошенькая девушка, если кому нравится такой сметанно-творожный тип. Вышла в мир, чтобы найти в нем свой путь, немножко авантюристка, немножко дикарка и наверняка глуповата. И вот эти расставленные со щелью передние зубы, которые она не показывает после той первой улыбки под шляпой, но он уже их видел и все ждал, что они вылезут снова. Что же еще в ней напоминает ее деда? Мэтью не хотелось об этом думать.

— Вы виноваты? — спросил он и отпил еще вина. — Это как?

— Моя невезуха. Он вам не говорил? — Она кивком указала на Мармадьюка.

— Да чушь, — поморщился Григсби. — Со всяким иногда случается.

— Со всяким — иногда, а вот со мной — всегда. И с другими тоже, когда я рядом. — Она взяла бокал и сделала такой глоток, что и Грейтхаузу не стыдно было бы. — Вот как с тем проповедником на «Саре Эмбри».

— Не начинай снова, — сказал… нет, взмолился Григсби. — Я тебе говорил, что другие пассажиры подтвердили. Это был несчастный случай, и если уж кого тут винить, так самого капитана.

— Не так. Мыло уронила я. А если бы я не уронила, проповедник бы не свалился за борт.

— Хорошо. — Пусть Мэтью устал и был подавлен горем, но никто никогда не скажет, что хороший спор не оживил его дух. — Допустим, вы действительно обладательница невезения. Допустим, вы носите его с собой и рассыпаете, как фея — волшебную пыльцу с крылышек. Допустим, одно ваше присутствие на месте заставило быка взбеситься, но тогда придется забыть про кошку и двух собак. И о том, что бык увидел в стекле свое отражение. Не знаю подробностей других случаев, но мне кажется, что вы склонны принимать стечение обстоятельств за дурной глаз, поскольку… — Он пожал плечами.

— Поскольку что? — спросила она с вызовом, и Мэтью подумал, не слишком ли он эту рыжеволосую разозлил.

— Поскольку, — сказал он, намеренно идя в ловушку, — стечение обстоятельств — вещь скучная. Это ежедневная рутина, которая вдруг разражается несчастьем. А вот если сказать, что у тебя глаз дурной — это тебя сразу ставит над толпой, выносит в царство…