Тед Белл - Между адом и раем

Самолет-разведчик или спутник-шпион могли принять ее за что угодно — за дворец съездов, за кинотеатр. Или, еще лучше, за оперный театр. Где солисткой будет выступать «Борзая». Огромное здание должно вмещать самую большую и опаснейшую в мире субмарину.

На плоской крыше нарисована красная буква Н, обведенная в круг, — место посадки для вертолета. Паря над ней, Мансо увидел группу вооруженных людей, оцепивших взлетно-посадочную площадку по периметру.

— От имени нашего нового правительства позвольте первым поприветствовать вас на острове Telaraca, команданте, — сказал Мансо, когда шасси коснулись площадки. — Вы увидите некоторые перемены, появившиеся со времени вашего последнего посещения.

Фидель Кастро недовольно прорычал что-то нечленораздельное.

Едва Мансо заглушил двигатель и винты перестали вращаться, к вертолету подбежали два солдата. Они открыли двери, и пилот вместе с пассажиром вышли на хорошо освещенную площадку. Кастро, прихрамывая, отошел на двадцать метров. Высоко подняв голову, он смотрел на солдат, окруживших вертолет. Ни один из них не проронил ни слова.

— Опустите оружие! — разъяренно крикнул Фидель Кастро солдатам. — Я сказал, опустите оружие!

Солдаты молча опустили автоматы, вероятно, просто из уважения.

— Вождю нужно немедленно оказать медицинскую помощь, — сказал Мансо своему брату Хуанито, вышедшему навстречу, чтобы заключить его в объятия. — Он потерял много крови.

— Да, брат мой, — ответил Хуанито де Эррерас. — Медики сейчас подойдут. Рад приветствовать тебя. Ты все сделал как надо.

Хуанито обратился к Кастро:

— Кое-кому не терпится встретиться с вами, команданте. А вот и он.

Солдаты расступились, на площадку вышел мужчина и, улыбаясь, подошел к ним. Он был молод, красив и поразительно напоминал кого-то.

— Команданте, — сказал Мансо. — Разрешите представить вам нового президента Кубы.

— Bienvenidos, — сказал Фульгенсио Батиста. Он был внуком человека, которого Кастро сбросил с поста более тридцати лет назад. Внук Фульгенсио Батисты!

Фидель Кастро бросил на Мансо взгляд, полный нескрываемой ненависти.

Он не ожидал такого цинизма.

Гомес нырнул в прохладный полумрак собора Девы Марии. Это была самая старая и красивая церковь на территории базы.

Было четыре пополудни, солнце снаружи палило нещадно. Он должен быть на стрельбище, но проспал все утро, потом поел, выпил немало пива и поэтому решил пропустить стрельбу по мишеням. Пиво и стрельба несовместимы, он знал это хорошо — не просто же так он лишился нескольких пальцев на ноге.

В последнее время он дул пиво, как умалишенный. Несколько суток провел на гауптвахте, подравшись с этим долбаным сержантом, который обозвал его в столовой латиносом. Кто начал драку, уже не вспомнить, а в результате он отправился на гауптвахту, а сержант слег в больничку. Поэтому неизвестно, кто победил.

Гомес быстрыми шагами подошел к левому краю нефа и вошел в исповедальную кабинку. Только он сел, отворилось маленькое окошечко, и силуэт отца Менендеса замаячил сквозь сетчатую перегородку.

— Отец, простите меня, ибо я согрешил, — сказал Гомес. — Я не исповедовался уже полгода.

Гомес глубоко вздохнул и попытался собраться с мыслями. Вытряхнув несколько драже из упаковки «Тик-так», он засунул их в рот. Наверное, от него чудовищно разило пивом.

— Вы занимались сексом с другой женщиной?

Сексом?

Уже около месяца секс волновал его меньше всего на свете. Но этот Менендес всегда хотел слышать о сексе. Первым делом он спрашивал исповедующихся, не просыпали ли они свое семя.

Гомеса волновали гораздо более важные вещи, нежели мысли о том, как поиметь какую-нибудь малышку и просыпать чертово семя. Рита отправила его на исповедь из-за его алкоголизма. Его зла. Чего не знала дорогуша Рита, так это истинной причины этого алкоголизма.

Он сложил руки вместе, как бы в молитве, зажал их между колен, чтобы унять дрожь, и начал исповедь.

— Отец, я… — Он прервался. — Отец, дайте мне секунду. Я молюсь.

Он и вправду молился.

Этим утром, в шесть часов, Гомес сидел на своей кухоньке с револьвером во рту. Он не спал всю ночь. На кухонном столе стояла пустая бутылка рома. Лампа бросала желтый свет на неоконченное письмо Рите и семейную фотографию.

Вкус ствола, который он засунул в рот, напоминал ту смазку для оружия, запах которой он помнил с детства. Вкус этот был неприятен. Этим револьвером дед пользовался во время вторжения в заливе Кочинос. Он отдал его внуку после окончания спецшколы Святого Игнатия. Барабан вмещал шесть патронов. Гомес зарядил один и прокрутил барабан несколько раз.

Держа ствол во рту, он четыре раза жал на курок, но все время безуспешно. Щелк — он нажал снова.

Ничего.

Сколько раз к человеку может поворачиваться удача? Пять раз нажал на курок, пять раз — ничего. Пять из пяти шансов? Чертовщина какая-то. Никому не может так везти. Может быть, кто-то свыше пытался ему о чем-то сказать? Что же он еще не сделал такого, ради чего его держат здесь, на этой земле?

Он убрал револьвер изо рта и положил на стол. Дотянулся до телевизора и переключил канал Си-эн-эн, где говорили какую-то чепуху про Кубу.

Солнце уже встало.

Все в доме спали. Он бы и сам соснул чуть-чуть. Может быть, лучше действительно поспать. Только бы не снились кошмары об этом чертовом медвежонке! Большом белом медвежонке, сидевшем на подоконнике в маленькой розовой комнате.

Этот медвежонок сводил его с ума. С того самого дня рождения он не мог отделаться от мыслей о нем. Он думал, что будет просто подарить игрушку девочке — подарить и сразу уйти. Но нет, она не дала ему уйти просто так.

Маленькая Синди весело засмеялась, когда он разорвал оберточную бумагу и вручил ей медвежонка. Она широко раскрыла глаза, посмотрев на игрушку так, будто этого подарка ждала всю жизнь. Встав на цыпочки, она поцеловала нагнувшегося Гомеса прямо в щеку. Прижав медвежонка к груди, девочка не отпускала его весь день.

А когда настала пора прощаться, Джинни Неттлс, жена Боевого Джо, подошла к нему и поблагодарила. Сказала, что это как раз тот подарок, которого ждала Синди. Попросила, чтобы его дочери, Эмбер и Тиффани, остались ночевать у Синди, в ее комнате.

Как раз в той комнате, где был медвежонок.

А самое плохое то, что он сказал:

— Конечно, почему бы нет?

Ничего плохого не случилось. Еще не пришло время для осуществления Большого Плана. Но все равно той ночью он не мог спать. Лежал рядом с Ритой и думал, как его дети спят в комнате рядом с медвежонком. Он старался отогнать от себя эти мысли и думать о миллионе долларов, который ждет его в швейцарском банке. И растет, словно грибы в темноте. В темном склепе. А в углу этого склепа сидит белый медвежонок, глаза которого горят красным огнем.