Виталий Вавикин - 47 отголосков тьмы (сборник)

Лиса покачала головой, а затем закрыла лицо руками.

Сознание реальности ворвалось в мою жизнь. На этот раз все было по-другому. Я не испытал страха, увидев размозженную голову Далматовой, ее язык, высунутый через горло и болтающийся на груди. Она больше не волновала меня. Теперь все было в моих руках, точнее, в рюкзаке. Мне предстоял длинный и интересный путь рука об руку с хищником, и я всерьез подумывал о том, чтобы заглянуть в веселенькую таверну Большого Понтуса.

Максим ехал по проселочной дороге, казалось бы, с каждой секундой отдаляясь от мегаполиса. На деле же все было иначе, он направлялся в Минск, одну из самых развитых мировых столиц Конфедерации. Оставалось всего пятьдесят километров, а вокруг царило убожество и запустение времен Советского Союза. Грязь, ямы, заросли травы по колено и ни одного дома на мили кругом. Максим даже думал, что заблудился, так ему не верилось в скорую встречу с технополисом. Он видел много запустевших мест во время своих путешествий по миру: безлюдные пригороды Лондона, Нью-Йорк – город-призрак, Берлин, вернувшийся в состояние весны сорок пятого года. Все эти картины угнетали его, живо напоминая о просмотренных когда-то апокалиптических кинофильмах, но Белоруссия… Здесь все было по-иному. Окраины страны представлялись агенту конвоя новой колыбелью цивилизации. Не было видно ни сожженных домов, ни брошенной техники, ни испуганных твоим появлением людей, старающихся быстрее скрыться с глаз. Была лишь природа, нетронутая, первозданная, готовая приютить своих сыновей, покинувших города и ищущих здесь покоя.

Максим с тоской смотрел на окружающую картину. Как бы хотелось и ему вот так сбежать от своей работы и жить по-эпикурейски незаметно. Тоска накатила на него вместе с огромной усталостью, в глазах зарябило, шум в ушах был просто невыносим. Раздался визг тормозов, и лицо конвоира уткнулось в подушку безопасности. С трудом борясь с бессилием, Максим открыл дверь и буквально вывалился из кабины. Он поднес руку как можно ближе к глазам – шесть минут седьмого, он опять забыл про препарат. Рука едва нашарила внутренний карман, времени на то, чтобы отпилить горлышко капсулы, не было, пришлось его откусить. Горьковатая жидкость привычно обожгла язык, теперь ждать. Пара секунд – и слабость пройдет, можно будет ехать дальше.

Пикап агента конвоя вновь двигался по просторам Белоруссии, только теперь в нем сидел другой человек. От сантиментов не осталось и следа. Максим сосредоточенно смотрел вперед, не отвлекаясь ни одной посторонней мыслью. Совершенный солдат снова в строю.

Пристав смотрел на сурового агента поисково-конвойной службы с явной опаской. Рыжеволосый юноша, наверное, впервые видел представителя легендарного подразделения. Можно представить, какие сказания ходили об этих людях по внешнему Минску. Да еще вполне может быть, что с парнем не все гладко: врожденные болезни, скрытые в роддоме за некоторую плату, или сомнительные связи в трущобах, кто знает! Максим не останавливался на таких мелочах. Будь у него время, он прочитал бы парнишку как отрытый лист, но не сейчас. Сейчас важен лишь его груз.

– Вам нужен сопровождающий? – робко спросил пристав.

– Нет необходимости.

– Хотите отдохнуть с дороги?

– Нет, я хочу забрать груз.

– Как вам будет угодно.

Юноша нажал кнопку на своем пульте, и через минуту двое огромных охранников вывели на площадку человека в серой тюремной форме. Мужчина еле передвигал ноги, следы побоев на лице и руках говорили о радушном приеме белорусских тюремщиков.

– Он вообще до места доедет? – невозмутимо спросил Максим.

– Да, конечно, – немедленно заверил пристав. – Он такое сопротивление охране оказывал, что, наверное, силен он как бык.

– Этот сопротивление оказывал? – едва заметная усмешка мелькнула в голосе конвоира.

– Да, не сомневайтесь. Они такие черти эти.

– Ладно. Давай проверим все.

– Все как есть. Порохов Кузьма Николаевич, знахарь. В розыске уже пять лет. Вот и отпечатки, и сетчатка тут.

– Грузите. – Максим дождался, пока охрана посадит знахаря в «Додж», затем пристально взглянул на рыжего, заставив сердце парня сжаться в комок, и после, не промолвив ни слова, сел в пикап.

Автомобиль конвоира быстро удалялся от терминала, а рыжий пристав еще долго стоял, не в силах уйти, и смотрел вперед, туда, где уже даже осела пыль, поднятая колесами «Доджа». Руки его дрожали, мысли путались. Пристальный взгляд окончательно выбил из колеи и без того испуганного парня. Если он вернется, если он когда-нибудь вернется, лучше молодому приставу оказаться подальше отсюда.

Мелкий дождь бил в ветровое стекло, затрудняя видимость. У Максима начали слипаться глаза – недобрый знак. Нужно немедленно принять препарат, но нельзя этого делать в присутствии груза. Знахарь молчал всю дорогу от Минска до Берлина, казалось, он впал в спячку. На лице его не было и следа паники, оно было неподвижно, за исключением тех случаев, когда его взгляд впивался в зеркало заднего вида. Встречаясь взглядом с преступником, Максим не показывал никаких эмоций, но даже под действием препарата он ощущал необъяснимую тревогу, будто невидимый охотник следит за ним и лишь ждет момента, чтобы напасть и получить свою добычу. Дополнительную глубину взгляду знахаря придавали большие черные глаза, сильно выделяющиеся на необыкновенно худом лице. Его глаза поглощали все внимание смотрящего, не позволяя сфокусироваться на любой другой черте. Преступник явно чего-то ждал, копил для чего-то силы, а для конвоира ожидание броска становилось все более тягостным.

Максиму становилось хуже, сложно было сконцентрироваться на дороге, в горле пересохло, глаза болели. Нужно было срочно остановиться, пойти в туалет, опустошить очередную ампулу, но по дороге не встречалось ничего подходящего. Пейзажи Берлина вообще навевали тоску: руины домов, покосившиеся рекламные щиты с полинявшими объявлениями, грязные безлюдные улицы. Чтобы добраться до какой-либо цивилизации, нужно было проехать еще много километров вглубь мегаполиса, а здесь могут встретиться лишь мелкие поселения, в которых точно не будут рады агенту поисково-конвойной службы. Скорее в них найдет приют и понимание его спутник, по роду своих занятий активно общавшийся с людьми из трущоб. Зачистка Берлина стала первоочередной в программе правительства Конфедерации, возглавляемого Петром Дубровским, на ряду с аналогичными мероприятиями в Париже и Лондоне. Сначала была проведена поголовная перепись населения, затем принудительное медицинское обследование и, как итог, постепенное переселение нежелательных элементов на африканский континент. В результате этих мер было разрушено множество семей, дети были разлучены с родителями, те, кто не хотел уезжать, вынуждены были прятаться на окраинах, жить в подвалах и катакомбах. Многие беглецы умерли, не выдержав суровых жизненных условий, и немудрено, ведь выселению подлежали люди со слабым здоровьем, различными патологиями, врожденными дефектами. Те, кто выжил, голодали, скитались и постепенно опускались морально. А потом пришла поисково-конвойная служба, чьей работой стала охота на беглецов и сочувствующих им.