Родни Стоун - Крики в ночи

Пока я бежал прочь, они потеряли меня из виду. Я слышал, как они перекликались, эти мальчики Ле Брева. Судя по производимому ими шуму, их было трое или четверо, но они не поняли, в каком направлении я ушел, и толпились около следов во дворе.

Полиция, охранявшая этот дом. Вот почему они были здесь, люди Ле Брева. Почему же я убегаю, разве мне не надо подчиниться? Но они однажды уже избили меня, и сейчас снова преследовали, они, а не это существо в маске. Ночной вор, как тот, который расхаживал ночью по дому в Шеноне.

Я остановился посреди деревьев, пытаясь перевести дыхание, сердце выпрыгивало из груди. Голоса теперь слышались слабо, будто преследование утихло. Машина отъехала.

Измотанный, я стал ощупью пробираться между деревьев, от одного к другому, через заросли кустарника и сломанные ветки, цеплявшиеся за одежду, будто и сам лес пытался меня остановить. Идти вперед стало опасно, но там, казалось, все утихло, как будто они потеряли след. Я подумал, кого они, как считают, видели.

Решив не рисковать и не включать фонарь, но без него пробираясь медленней, я на ощупь переходил от дерева к дереву. Когда восстановилось дыхание, целая туча вопросов пронеслась у меня в голове. Если старая женщина была сумасшедшей, почему предпринимаются такие усилия, чтобы держать ее взаперти? И если она богата, то почему ее содержат в таких нечеловеческих условиях? А что касается этой устрашающей черной фигуры в маске, то кто, черт возьми, он такой? Но, затмевая все остальные, в моей голове вертелся вопрос: почему там оказалась обувь моих детей? Обувь Мартина и Сюзи?

Я еще не знал ответов, но видел, что от меня все скрывалось Ле Бревом и его подручными. На душе была горечь, но сейчас не стоило размышлять над этим. Надо было выбираться за пределы имения. Зловещее место. Дрожь обуяла меня, когда я прекратил свой сумасшедший бег. Где-то там, возможно, в тех комнатах, откуда я убежал, погибли Сюзанна и Мартин! Сюзи и Март. Я сжал кулаки и решил, что так просто меня не возьмешь.

Огромные деревья, казалось, старались помешать моему побегу. Я заметался на грани срыва, не зная, в какую сторону идти, сбиваемый с толку внезапно появляющимися черными тенями. Они наступали на меня под свинцовым небом, и, когда ветер пошевелил ветки деревьев, я понял, что заблудился.

Я решил двинуться налево, к подъездной дороге, возле которой спрятал лестницу. Никаких звуков погони не слышно. Осторожно, стараясь не наступать на ветки, я пробирался, ища путь, по которому проник сюда.

И вдруг услышал лай собак, повизгивание двух немецких овчарок, которых видел ранее у ворот. Я опять побежал, тут же угодив в незаметную яму. Почва скользила у меня под ногами.

— Вот он! Эй!

Я опять слышал их голоса и в панике метнулся от погони, не разбирая дороги, вслепую, продираясь сквозь заросли, спотыкаясь о корни и падая.

Они почти настигли меня.

— Хватай его, хватай! Вот он, здесь!

Я чувствовал их позади себя. Слепая паника овладела мной. Нужно найти какое-нибудь укрытие. Это не была обычная полиция, здесь могли оказаться какие-нибудь ненормальные, убийцы. Я должен выжить или стать еще одной жертвой этого страшного дома. Я снова угодил в яму, и собаки меня услышали. Они злобно лаяли, я представил, как они набросятся на меня, разрывая на куски.

Я прижался к земле. Господи! Пожалуйста, нет. Они, казалось, замерли в нерешительности. Я решил пошевелиться — как раз то, что им нужно. Я побежал, как заяц, легкие разрывались и сердце было готово выскочить из груди. Моей единственной мыслью было выбраться отсюда.

В деревьях появился просвет, и я устремился туда. Оказалось, это дорога. В последний раз показались очертания дома, как какого-то ночного призрака.

— Вот он!

Мерцание фонарей через деревья. Крики стали истеричными.

— Хватай его!

Парни за моей спиной пробирались через лес, как танки. Двое из них с собаками, одна из которых прыгнула мне на грудь, а вторая вцепилась в руку. Я пытался сбросить их, но они тащили и трепали меня, а я старался укрыть от них лицо. Мужчины отогнали собак, затем поставили меня на ноги, сзади сразу же затормозила полицейская машина. Двое схватили меня, сильно врезали по шее, затем накинули одеяло поверх головы и затолкнули в машину.

Мне показалось, что я провел в машине, задыхаясь под одеялом, целую вечность, хотя прошло не более часа. На меня надели наручники, и обращались со мной, как с закоренелым преступником. Я потерял всякую ориентацию, слышал переговоры по радио, но не мог понять, что говорят. Машина замедлила ход и въехала куда-то, остановилась, и меня повели по неровному асфальту в какое-то помещение. Кто-то открыл дверь. Затем наручники сняли. Дверь захлопнулась, одеяло упало к моим ногам. Я увидел кровать. Две кровати.

Это была небольшая комната, через окно виднелось светлеющее небо, небо раннего утра. На деревянной тумбочке в изголовье кровати лежали мои часы и бумажник. Все это я успел заметить, прежде чем снова открылась дверь. Вошел вооруженный жандарм, которого сопровождала темноволосая медсестра.

— Где, черт возьми, я нахожусь?

Маленькая комната с двумя кроватями, с белыми стенами и голубыми занавесками.

— Понтобан. Больница, — сказала медсестра по-английски.

— Больница? Почему?

— Старший инспектор попросил нас, — сказала она. — Вас искусали собаки.

Я присел на кровать и ощупал руку. Сестра сделала укол, приложила ватку и стала суетиться. Она проверила пульс и сунула мне градусник подмышку. Боже мой, может, я заразился бешенством, то, чего боялась Эмма, когда Сюзи нашла котенка в наш первый день. Сюзи! Ее сандалии!

— Мммм… Мне надо идти… Мммм…

Сестра встряхнула градусник и попробовала еще раз.

— Не разговаривайте, месье! — прикрикнула она. — Укусы — это плохо.

Но не настолько плохо, как я думал. Может, они не понимали. Не было ничего нелогичного в моих рассуждениях, когда я сидел там на кровати, вспоминая то, что видел.

— Послушайте… Боже…

Температура явно нормальная, и сестра осталась довольной, приказав мне сидеть спокойно. Жандарм присел на стул около двери. Я закрыл глаза и прислушался к ее шагам по линолеуму.

Нет, с моей головой вроде все в порядке. Я осторожно потрогал руку. Не так уж плохо. Просто синяк и небольшой укус. Изо рта не шла пена, только если при воспоминании о той обуви. Нужно уходить отсюда. Нужно вернуться.

Затем дверь опять открылась.

— Эмма!

Светлые волосы у нее немного отрасли, обрамляя лицо. На ней было платье с длинными рукавами, прямо из английского лета, и я почувствовал огромное облегчение, чуть ли не детскую радость оттого, что увидел ее здесь.

— Эмма?

Я обрел дар речи и способность мыслить. Она присела на другую кровать и дотронулась до моей руки, как будто сомневаясь, что я настоящий. Я протянул руки, чтобы поцеловать ее, но что-то ее удерживало.