Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1

Однако был у князя Марка один недостаток — мать его Альберада, первая жена отца, не могла тягаться знатностью с матерью Рутгера. Оттого-то и не лучшего посадил рядом с собой на трон великий герцог.

Гвискард подошел к окну и, распахнув его, не оборачиваясь, махнул рукой сыновьям, которые последовали за отцом.

— Позови человека из Белого Утеса, который называет себя наследником Рикъярда де Монтвилля, Боэмунд, — сказал он старшему сыну, нареченному в крещении Марком, но прозванному Боэмундом в честь сказочного великана древности. — Пусть посмотрит.

Губерт, к которому эти слова имели самое непосредственное отношение, внутренне задрожал, да и было от чего. Толстое стекло витражного окна делало почти совершенно неслышным то, что происходило на площади внизу, и вместе с тем до ушей юноши все то время, которое он находился здесь, доносились приглушенные звуки ударов, слабые человеческие стоны, радостные крики, смех и улюлюканье толпы. Теперь все это, усиленное многократно, ворвалось вместе с холодным ветром в маленький зал.

Боэмунд коснулся пальцами плеча Губерта, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы не вздрогнуть.

— Слышал, что велел господин? — спросил негромко Марк. — Подойди.

Палач ударил испытуемого, тот, еще сохранявший способность чувствовать и кричать, застонал, чем несказанно обрадовал зрителей. Затем последовал и вовсе шквал ликования, но причиной ему стал не казнимый, — народ, увидевший владыку, не смог совладать с безмерной радостью. Женщины срывали с голов чепцы и покрывала, мужчины — шапки, одни подбрасывали головные уборы высоко вверх, иные размахивали ими у себя над головами. Герцог Роберт поднял руку, и гул постепенно утих.

Губерт не находил в себе сил оторваться от созерцания деревянного эшафота, посредине которого находилось колесо с распластанным на нем человеком. Рядом с несчастным стоял, несмотря на холод, обнаженный по пояс палач, лицо которого скрывала мешковатая маска с прорезью для глаз, тут же находились и два подручника мастера заплечных дел, с головами, обмотанными кусками ткани так, что становилось невозможным увидеть их лица. Сам палач и один из его помощников держали в руках металлические палки, служившие для того, чтобы дробить кости преступника. Из пальцев второго помощника на дощатый пол эшафота змеей сползала длинная сыромятная плеть.

Маскарад со скрыванием лиц был лишь частью ритуала, потому что палача, как понял Губерт, собравшиеся хорошо знали.

— Не замерз, Арнольдо? — крикнул кто-то из толпы, когда герцог, отдалившись от окна, дал понять народу, что можно продолжать веселье. — Не по погоде ты оделся, дружище! — выкрикнули сразу несколько зрителей. И действительно, солнце скрылось за низко нависшими свинцовыми тучами, дул холодный ветер. Стоять под его порывами с голым торсом было, по меньшей мере, неприятно.

Однако нашлись в толпе и такие, кто сочувствовал казнимому.

— Что нам Арнольдо? Пусть его схватит лихорадку да сдохнет. Достойную смену себе он уже вырастил, а сам зажился на этом свете! — с возмущением крикнул кто-то, вызвав вопросительные взгляды соседей.

Его высказывание заставило Губерта посмотреть на помощников повнимательнее, те рознились между собой фигурами так же, как присутствовавшие в зале Боэмунд и Рутгер, — подручники, скорее всего, были сыновьями Арнольдо.

В толпе наступила тишина, а ненавистник палача, точно фокусник, выждав нужное время, выдержал-таки паузу, чтобы шутка его выстрелила, и прокричал:

— Та тварь, что разлеглась тут на колесе, может подохнуть от холода с таким палачом!

Толпа взорвалась хохотом. Соседи с мокрыми от слез веселья глазами пихали шутника в бока и плечи.

— Молодец, Генрико! Пусть лентяй Арнольдо покажет нам свою работу! кричали со всех сторон.

Палач, поклонившись публике (прежде всего нескольким богатым горожанам и рыцарям, расположившимся поблизости от эшафота), деловито отдал негромкие немногословные приказы подручникам, старшему из которых полагалось вместе с отцом трудиться над скелетом испытуемого, а младшему — поворачивать колесо, так чтобы удобнее было наносить удары, — затем зажал лом между ног, не торопясь поплевал на ладони и взял в руки инструмент.

Хруст костей, равно как стон несчастного и ликующие возгласы толпы были превосходно слышны в зале, где вот-вот должна была решиться судьба Губерта. Подручник по сигналу палача взмахнул ломом…

Крик казнимого рвал душу юноши, которому уже не хотелось стать ни рыцарем, ни бароном, он с радостью бы отдал герцогу и коней, и доспехи, лишь бы только уйти отсюда живым и как можно дальше. То, что сделал бы с Губертом ужасный Бибуло и его гнусная ведьма Летиция, казалось теперь едва ли не детской шалостью. Они бы всего лишь проломили ему голову, скинули бы связанного со стены или же просто удавили недавнего сообщника.

Здесь же, в этом замке, достаточно одного жеста герцога, чтобы воины у входа в зал схватили Губерта и уволокли в мрачное подземелье, из которого открывался лишь один путь — на плаху под окном, у которого стоял Гвискард с сыновьями и сам Губерт Найденыш, сирота, пригретый госпожой Адельгайдой, воспитанный сумасшедшим монахом Прудентиусом, в пьяном предсмертном бреду возомнившим себя неким Конрадом из замка Фальконкралль, благородным рыцарем, мужем добросердечной дамы, красавицы Изабеллы.

— Знаешь, в чем его вина? — спросил герцог гостя или, может быть, уже пленника. Он ответил отрицательно, а Гвискард продолжал: — Этот человек воровал. Ему отсекли кисть руки, но он продолжал свое дело. Выкололи глаз, но и это ничему не научило неразумного. Он крал все: золото, серебро, камни, одежду, не брезговал ничем, не осталось воровства, которого он не совершил, кроме разве что одного… — герцог сделал паузу и закончил: — Он не пытался украсть чужого имени, он так и умрет Индульфо Вором.

Гвискард в сопровождении сыновей вернулся в кресло, крикнув походя солдатам, чтобы закрыли окно: в помещении было и без того холодно.

— Я трачу время на разговоры с тобой только потому, что ты назвался сыном моего вассала рыцаря Рикъ-ярда, — проговорил герцог Роберт. — Ты, и верно, похож на него, к тому же с тобой его перстень… Все так, но… одного я не пойму: как случилось тебе уцелеть, захватить коней и оружие, даже перстень, а потом бежать? Что скажешь?

Уже второй раз встречался Губерт с герцогом, не спешившим исполнять волю покойного. Полторы недели назад, как только «сын» Рикхарда де Монтвилля известил господина о своем появлении в Салерно, в этом самом зале собрал Гвискард приближенных, в обществе которых и заслушал рассказ беглецов («Гвильямино» также присутствовал).